На протяжении всей этой речи цвет лица Сабри претерпевал тончайшие метаморфозы, и когда я закончил, на щеках его играл теплый румянец. Я понял, что могу поздравить себя с блестящей дипломатической победой: я целиком и полностью положился на железный закон гостеприимства, на коем основаны все и всяческие отношения в Леванте — и не проиграл. Более того, едва лине главную роль сыграло волшебное слово «джентльмен»: для Сабри оно означало возможность приобрести в глазах иностранца непривычный, хотя вне всякого сомнения вполне достойный статус, в соответствии с коим он станет выстраивать наши дальнейшие отношения. Одна-единственная удачно произнесенная речь, и я приобрел надежного друга.
Он наклонился ко мне через стол, уже с улыбкой, и мягко, доверительно похлопал меня по руке.
— Ну, конечно, дорогой мой, — произнес он, — конечно.
Затем он внезапно выдвинул челюсть и отдал короткое приказание. Из полутьмы появился босоногий юноша с «кока-колой» на подносе; было ясно, что он все приготовил заранее, повинуясь какому-то не замеченному мною жесту.
— Попей, — тихо сказал Сабри, — и расскажи мне, какой ты хочешь дом.
— Обычный деревенский дом, не современную виллу.
— Далеко?
— Не слишком. Где-нибудь на окрестных холмах.
— Старые дома обычно приходится доводить до ума.
— Если у меня получится купить дешево, я так и сделаю.
— На какую сумму ты рассчитываешь?
— Четыреста фунтов.
Он помрачнел, и его можно было понять, поскольку после войны цены на землю здорово взлетели и продолжали расти примерно теми же темпами вплоть до моего отъезда с острова, когда участки под застройку в центре Никосии шли примерно по той же цене, что участки в центре Вашингтона.
— Дорогой ты мой, — задумчиво проговорил он, поглаживая усы. — Дорогой ты мой.
За стенами полутемного магазина лучи весеннего солнца рассыпались бликами по деревьям, сплошь усыпанным прохладными танжеринами; холодный ветер с привкусом снегов Тавра, турецких гор на другой стороне пролива, шевелил листья пальм.
— Дорогой ты мой, — снова задумчиво повторил Сабри. — Да, конечно, если бы ты хотел купить дом где-нибудь подальше, очень далеко, это было бы легко устроить, но ты, наверно, хочешь жить неподалеку от столицы?
Я кивнул.
— Если у меня кончатся деньги, придется искать работу, а за пределами Никосии я ничего не найду.
Он кивнул.
— Ты хочешь стильный старый дом не слишком далеко от Кирении. — Более удачную формулировку найти было бы трудно. Сабри задумчиво прошелся взад-вперед среди подвальных теней и загасил сигарету о пачку. — Дорогой мой, честно говоря, — сказал он, — это будет зависеть от того, насколько нам повезет. Я знаю, что к чему, но тут уж как повезет. И самое трудное — найти человека, с которым можно иметь дело. Потому что, мой дорогой, на нас сразу накинется все его чертово семейство.
Тогда я еще и понятия не имел, что он имеет в виду. Открытия ждали меня впереди.
— Если какое-то время я не буду давать о себе знать, не беспокойся. Найти для тебя подходящий дом будет непросто, но мне кажется, я смогу тебе помочь. Я буду работать, даже если ты об этом не узнаешь. Ты понял меня, мой дорогой?
И — теплое рукопожатие.
Я пошел обратно к дому Паноса и едва успел дойти до центральной улицы, как из переулка вынырнул Ренос, чистильщик обуви, и взял меня под руку. Он был маленький тщедушный человечек, а глаза… такие обычно пришивают тряпичным куклам.
— Друг мой, — сказал он, — ты был у Сабри.
Без устали шпионить за друзьями и знакомыми — это любимая игра в Средиземноморье, общая, впрочем, для всех человеческих сообществ, где большинство не владеет грамотой и в обыденной жизни преобладают устная традиция и искусство сплетни.
— Да, — подтвердил я.
— Ой. — Он разыграл целую пантомиму: изобразил будто обжег кончики пальцев о раскаленные угли, потом принялся дуть на руки. Это должно было означать: неприятности неизбежны. Я пожал плечами.
— А что делать! — жизнерадостно воскликнул я.
— Ай-ай-ай, — простонал Ренос, прижал ладонь к щеке и принялся горестно качать головой, словно у него вдруг заболел зуб. Но больше не добавил ни слова.