— Боже мой, если он сюда нагрянет, для нас, мой дорогой, все потеряно, — заявил Сабри.
Нам пришлось силком приложить ее палец к договору о купле-продаже: сказать-то легко, но в результате мы, в буквальном смысле, были с ног до головы в чернилах.
Она вернулась в нормальное состояние только тогда, когда все подписанные и заверенные бумаги оказались в руках Сабри; когда же я выписал чек, она уже положительно сияла от радости и даже, к немалому моему удивлению, настояла на том, чтобы пожать мне руку, сказав при этом:
— Вы славный человек, и дай вам бог счастья в новом доме!
Наружу, в яркий солнечный свет и густую тень перечных деревьев, мы все трое вышли лучшими друзьями. На главной улице стояло пыльное такси, откуда сердито и вяло выгружались остатки разбитой армии. Увидев нашу спутницу, они завопили на разные голоса, выстроились шеренгой и пошли на нас, жестикулируя и размахивая палками. Жена сапожника издала душераздирающий вопль и рухнула в дедушкины объятья, рыдая так, словно с ней только что случилось нечто трагическое и непоправимое. Старик, слегка помятый за время боевого похода, с застрявшими в бровях сухими травинками, буркнул ей что-то ободряющее, а потом прогремел:
— Ты сделала это?
Она зарыдала еще пуще и кивнула так безнадежно, как будто отныне вся ее жизнь не стоила ломаного гроша. Воздух огласился проклятиями, но Сабри был спокоен и тверд. Далее спектакль игрался исключительно для проформы, и не стоило принимать его всерьез. Широким жестом он приказал подать каждому по бутылке кока-колы — и тут же рядом оказался мальчишка с ящиком на колесиках, полным колы. Сабри таким образом убил сразу двух зайцев: они немного остыли, и к тому же дармовая кола сошла за традиционное угощение выпивкой по случаю удачной сделки — надо ли говорить, что и этот ход был рассчитан заранее, как, впрочем, и все его ходы. Разбирая бутылки, наши противники по инерции все еще поругивали нас, но без особого рвения, а вот пили с видимым удовольствием. И то сказать, дорога до Лапитоса — страшно пыльная.
— Во всяком случае, — заметил сапожник, когда они все немного остыли, — права на воду все еще у нас. На этот счет мы с джентльменом еще не говорили.
Однако джентльмен к тому времени притомился и, в довершение всего его переполняли только что обретенные чувства собственника. Я купил дом! Сабри едва заметно кивнул.
— Это позже, — сказал он и выразительным взмахом руки подозвал Джамаля, который тоже пил свою честным трудом заработанную кока-колу в тени перечного дерева. — А теперь мы немного передохнём.
Все семейство распрощалось с нами в наилучшем расположении духа, каждый считал своим долгом просунуть голову в такси и пожелать мне напоследок всяческих благ, так что я и в самом деле почувствовал себя женихом.
— Цену вы дали каноническую, — в качестве последнего напутствия изрек седобородый дедушка. И я подумал, что лучше, наверное, не скажешь.
— А теперь, — сказал Сабри, — я отвезу тебя в совершенно особенное место, и там ты попробуешь meltemi, есть туг такой ветер — да, кстати, который теперь час? Точно, через полчаса.
В Киренском замке, среди самых верхних бастионов был небольшой балкон, служивший столовой офицерам полиции. Сабри, как я выяснил позже, был еще и полицейским сержантом по особым поручениям. Именно там, подобно двум императорам, мы и уселись среди подобающих высокому сану уединенности и горнего простора, и стали глядеть поверх залитой солнцем полоски пролива на далекие Караманские горы, а перед нами на скатерти бесконечно сменяли друг друга разнообразные сорта охлажденного пива, в сопровождении больших и маленьких тарелок с роскошными кипрскими закусками. И именно сюда заглянул к нам, точно в назначенный час, ветерок, обещанный Сабри — легчайшее дуновение прохлады, тронувшее на бегу ровную поверхность гавани.
— Чувствуешь? — мягко спросил он, подставляя ветру щеку, как парус. Он явно был от природы наделен счастливым мусульманским свойством, именуемым kayf— той созерцательностью, что происходит от умения молчать и внутренней свободы. Это не мечтательность и не медитация, которые по сути порождены расслабленным рефлексирующим сознанием: kayf есть глубокое, бездонное отдохновение воли, когда человек даже не пытается задаваться вопросом: «Счастлив я или нет?»