Главную трудность представляло практически полное отсутствие на острове развитой политической жизни: здешняя политическая сцена четко делилась на два сектора — левый и правый. Примечательно, и даже более чем примечательно, что даже процветающая местная коммунистическая партия не осмелилась проигнорировать националистический настрой населения и буквально с момента основания внесла пункт об Эносисе в свою программу. Это кажется совершенно неразумным, едва ли не бредом, особенно если представить себе, сколь малый срок потребуется афинскому правительству, чтобы ликвидировать и саму партию и всех ее членов в том случае, если идеи Эносиса претворятся в жизнь. Неужели национальное чувство служит таким мощным средством привлечения избирателей, что даже марксистам приходится делать на него ставку, упоминая его даже в основополагающих партийных документах? По крайней мере, пока что складывается именно такое впечатление.
А ведь есть еще и вопрос конституции. Грекам она внушает откровенный страх, потому-то Панос и говорил мне: "Мы боимся, что любое дальнейшее промедление в этом вопросе погубит саму идею Союза. Политические различия могут легко увести нас в сторону. От долгого ожидания наше единство ослабнет. И если мы примем некий промежуточный вариант, то быстро потонем в апатии и внутренних распрях.
Вот здесь-то британцы как раз и могли бы оказаться на высоте, если бы предложили нам самую либеральную конституцию". Но вот здесь-то как раз и находится главный камень преткновения. Если с самого начала не вынести за скобки вопрос об Эносисе (а с этим не согласится ни один грек), законодательная процедура тут же упрется в дикий саботаж со стороны ярых юнионистов, которые потребуют немедленного воссоединения с Грецией и мигом сорвут любую работу. Это объясняет, почему до сих пор все предложенные британцами конституции носили настолько ограниченный характер: в противном случае они бы не работали. Господи, через какие ж тернии нам приходится продираться!
Все эти соображения, естественно, появились не в единый миг, постепенно, на основе разных источников; картина, которая постепенно выстроилась у меня в голове, представляла собой довольно сложное целое, собранное, наподобие лоскутного одеяла, из обрывков мыслей и разговоров, из случайных встреч в кофейнях или на гостеприимных морских пляжах.
Я просто попытался для пущей ясности сделать из всего этого своего рода выжимку, чтобы мое эссе приобрело широту и взвешенность и стало настоящим документом — а не какой-нибудь однодневкой. Но даже и в этом я не мог быть до конца уверен, ибо моя точка зрения в конечном счете отталкивалась от соображений сугубо эгоистических.
Тогда же я начал преподавать английский в никосийской гимназии — работа не из легких, но весьма интересная, поскольку здесь можно было оценить степень накала националистических страстей среди старшеклассников, которым спустя меньше года предстояло войти в состав террористических групп. Пока они, однако, об этом даже не догадывались, и их шумного энтузиазма хватало разве что на публичные демонстрации веры в ООН. Мысль о том, что на Кипре может начаться настоящее кровопролитие, никому пока не приходила в голову Архиепископ был человек миролюбивый, а значит, все вопросы можно будет миром и уладить. И на вопрос: "Что вы станете делать, если ООН откажется рассматривать обращение?" — в те времена существовал только один ответ: "Вернемся на исходные позиции. К мирным демонстрациям и забастовкам. Постараемся мобилизовать мировое общественное мнение". Никто и никогда не отвечал: "Мы станем драться", а если ты сам кого-то об этом спрашивал, на лице у закоренелого националиста появлялось выражение глубокой обиды, и в голосе сквозила укоризна, когда он отвечал тебе: "Драться ^Сражаться против британцев, которых мы так любим? Да никогда в жизни!" Несмотря на то, что страсти все накалялись, основные выразители националистических идей не уставали подчеркивать одну и ту же мысль: "В Эносисе нет ничего антибританского. Мы любим британцев и хотим, чтобы они здесь остались. Но хотим сами быть себе хозяевами". Однако появлялись и симптомы совсем иного рода, и они вынуждали нас поторапливаться, если мы и в самом деле хотели совладать с этим общенародным подъемом и направить его в нужное русло.