Они успели натаскать в пещеру еловых лап для мягкости, сухих веток и кореньев для ночного костерка, а еще Ярик, покрутившись вдоль берега, нашел здоровенную корягу, притащил вместе с Леликом к пещере и после долгих мучений заткнул ей лаз. И еще заколотил палку в глину, чтоб корягу никто не мог сдвинуть снаружи.
И все равно им всем было страшно. Потому что ночью детям всегда страшно, даже без скелетов, а со скелетами так вообще. А когда скелеты обещают прийти и загрызть, то я даже не знаю, какими словами передавать детские чувства. Разве что не словами, а диким визгом? Да, именно до визга они и боялись, даже Леша Цапков. Никто не мог представить, чем таким-разэтаким провинился перед скелетами Леша. Если найдется на свете воспитанный, сдержанный, аккуратный мальчик, то это Леша и есть. Но и он боялся, тоже боялся до визга, иначе не пополз бы в пещеру, пачкая белесой глиной локти, коленки, живот и частично голову. Из чего следовало — и ему скелеты обещали кое-что за нечто этакое… недостойное. Только он не говорил, что и за что, потому что был очень скрытным.
Дети сидели в пещере, подкладывали веточки в костерок и молчали. Им было страшно, и верилось, что если не шуметь, то их и не найдут. Про то, что любой заурядный скелет учует запах дыма за сто шагов, они не знали, да и откуда бы им знать? Обоняние скелетов — область до сих пор малоизученная, книжек про это мало написано, да наши герои и не читали книжек, если честно.
Костерок прогорел, только последние язычки пламени освещали детей. Воздух в пещерке прогрелся, никто снаружи не топал, не орал страшными голосами, и дети совсем было решили заснуть, даже глаза у некоторых начали слипаться… и тут зашевелилась коряга! Кто-то целеустремленный и злобный пытался протолкнуть ее внутрь и проползти следом! Скелеты все же их нашли, несмотря на молчание! Шесть испуганных «а-а-а!» вырвались одновременно…
Коряга шевелилась и упорно лезла внутрь. Кол, стопорящий ее продвижение, опасно наклонился.
— Все сюда! — страшным шепотом скомандовал Ярик. — Лелик, ты где? Держим корягу, чтоб не вытолкнули!
И сам первым уперся в нее — и вернул в первоначальное положение! Скажу честно: может, кому-то Ярик и не понравился как лидер, но в данный момент он совершил настоящий… ну, пусть еще не подвиг, но мужественный поступок точно. Держать корягу, когда ее с той стороны, совсем близко, так, что слышно кровожадное сопение, толкают озверевшие скелеты — это… не знаю, смог бы я сам или нет. А скелеты действительно озверели. Ну а кому из взрослых понравится, когда их куда-то не пускают дети?
Лелик, а следом за ним и остальные, навалились на корягу. Та ворочалась и дергалась, как живая, скелеты шипели, обиженно ругались и скребли землю. Но постепенно все успокоилось. Похоже, что скелеты притомились и отошли, чтоб придумать новую пакость. В ночной тишине были слышны их шаги и возмущенное бормотанье.
— Я не боюсь вас! — крикнул изо всех сил Ярик. — Поняли?
— И я не боюсь! — поддержал его, как всегда, Лелик.
— И я! — дрожащим голосом подтвердил Фока.
— И я, и я… — поспешили присоединиться Сережа с Витей.
Только Леша ничего не сказал, потому что никогда ни к кому не присоединялся. Он просто всегда был рядом.
Но заявить, что не боишься — это одно. Не бояться — совсем другое. Как не бояться, когда снаружи то и дело слышны шаги костяных ног и сухое клацанье челюстей, как?
— Давайте песни петь! — предложил Фока со страху.
Он это не просто так сказал. У него уже был опыт. Дело в том, что мальчики все боятся темноты, но Фока боялся особенно, и все из-за своей впечатлительности. Иногда такого сам себе напридумывал, что не мог вечером мусорное ведро вынести. И тогда он пел. Шел с ведром и громко пел: «Па-а-равоз па рельсам мчится!» и тому подобную бодрую чепуху. И становилось легче. Он заметил — когда громко поешь, страхи отступают. Недалеко и ненадолго, но тем не менее. И так как скелетов он боялся сильней, чем все остальные, то сразу же и запел, не дожидаясь поддержки. Хотел запеть по привычке про паровоз, который по рельсам мчится, но что-то внутри подсказало, что скелетов песней про паровоз не испугать. И сами собой из него вырвались слова, которых он от себя не ожидал: