Рене Маори
Горькие слезы гор
Память детства не исчезает. Первые впечатления формируют личность и остаются с нами до конца жизни. Звуки, образы и, наконец, запахи — стоит их только представить, как ассоциативно мы тут же попадаем в самые сокровенные свои воспоминания. Особенно сильна память запахов, потому что отстоит отдельно от других «якорей», являясь по сути физиологической и животной. Воспоминания о родном доме — запах пирожков с капустой? Мамины духи «Красная Москва»? Почти неуловимый таинственный аромат, исходящих от клавиш старинного пианино? Или же все сразу?
Мой дом пахнул фотохимикатами, горячими снимками из глянцевателя и мумие. Когда отец уезжал в командировку, химические запахи ослабевали и только мумие продолжало пропитывать собой все, вплоть до самых глухих уголков квартиры. Повсюду на книжных полках, на журнальном столике, в моей комнате на письменном столе лежали куски горных пород с черными натеками. И вот эта тонкая черная пленка источала горький «нефтяной» аромат, напоминающий дым от сожженных осенних листьев. Я люблю осень и люблю этот запах.
Мумие называют слезами гор, потому что сочится оно из узких расщелин, с потолков пещер и по руслам горных рек. Не верьте тому, кто утверждает, что это сгнившие остатки помета животных. Или покажите мне такое животное, которое сможет пролезть в узкую трещину в камне или нагадить на потолок. Нет, вещество рождается внутри скалы и от давления или температурных перепадов выдавливается наружу. Все эти камни, прижившиеся в нашей квартире, были привезены с западного Тянь-Шаня, а именно, с Чаткальского хребта. Именно туда ездил мой отец «охотиться» на мумие. Он был журналистом и никогда не занимался альпинизмом. Его спутники тоже альпинистами не были, и все их снаряжение состояло из каната и ледоруба. Тогда, в начале семидесятых, было полно таких охотников. Думаю, что их появление было связано со вторым рождением чудесного бальзама, известного с древних времен, но почему-то подзабытого.
Существует легенда об иранском царе Фаридуне, ранившем джейрана. Животное умчалось вместе со стрелой, пронзившей его спину. А через какое-то время его обнаружили с зажившей раной, из которой так и торчала стрела, а место ранения было вымазано в каком-то черном веществе. Он пасся возле пещеры. Люди вошли в пещеру и увидели это самое вещество. По преданию, животные поедали его, чтобы излечить раны, переломы и болезни. С тех пор люди тоже начали лечиться мумие и написали о его свойствах множество трактатов о том, как и при каких болезнях следует им пользоваться, как приготовить микстуру или мазь, Словом, описали все свойства и лечились многие века, а потом, с развитием фармакологии — забыли. Народная медицина Тибета, Индии, Средней Азии, Ирана, Афганистана использовала слезы гор всегда. А когда-то очарованная Европа, оказалась ветреной особой и почти на сто пятьдесят лет забыла о его существовании и даже вычеркнула из всех фармакопей. Мне кажется, что, если бы не движение хиппи и не призывы вернуться к природе, никто бы о нем и не вспомнил.
Видов мумие полно. Есть твердое, есть жидкое, есть зеленое, коричневое, черное. Все зависит от района, где его добывают. Я же рассказываю только о черном или, как его называют узбеки — мумие-асиль, лучшее, настоящее.
Мумие очищали, и грязные, смешанные с пылью, шерстью животных и прочим мусором, натеки превращали в тонкие черные пластинки, которые упаковывали в полиэтиленовые пакетики. Кусочки размером со спичечную головку можно было принимать внутрь, они исцеляли язвы и любые раны в желудке и кишечнике, или же помогали сращению костей при переломах. Для наружных или глубоких полостных ран — мумие разводили в воде, делая крепкий настой, похожий на йод. Я ничем не болел, но обожал отгрызать края этих липких черных пластинок, несмотря на их резкий запах и сильную горечь. Отец говорил, что у маленьких детей такие же инстинкты, как у животных. Если есть потребность, то запрещать не нужно. С тех пор прошло более сорока лет, но у меня ни разу не было переломов. Конечно, это может быть и простым совпадением, и результатом моей собственной осторожности.
С детства я жил в каменных джунглях, окруженный высокими домами, ходил по асфальтированным дорожкам, слышал лязг трамвая, перекрывающий пение птиц, и множество других звуков, присущих огромному городу. Но в хорошую погоду, я видел вдали за домами горы — голубоватые силуэты заснеженных вершин, почти сливающиеся с небом. Тянь-Шаньские горы — многоуровневые. Но на этом, видимом из города уровне, самом высоком, мне так не довелось побывать. Мы ездили в предгорья за тюльпанами, мы поднимались выше, туда, где в избытке росла облепиха, дикие яблони. Куда еще дотягивались дороги, где на склонах паслись отары овец. Однажды весной я даже побывал на леднике, из-под которого вытекал бурный ручей — сай, питавшийся талой водой. Но я никогда не был и на тех скалах, где добывали мумие, где деревья редки и растут из расщелин, часто не вверх, а вбок.