С напускным неодобрением цокаю языком и качаю головой. И тут вспоминаю:
— Говорят, сначала ты выпиваешь алкоголь, затем алкоголь выпивает алкоголь, а потом алкоголь выпивает тебя.
— Кто говорит? Неужели Фрэнсис Скотт Фицджеральд? — угадывает он. Темно, но готова поклясться, что в его взгляде сквозит хитринка. — Любопытно, что ты выбрала цитату главного собутыльника Хемингуэя.
— Мне нравятся писатели, с которыми есть о чём выпить.
А ещё, кажется, мне нравится он, этот внезапный ночной брюнет с чёрными глазами, с которым весело звать воображаемую собаку, учиться ловить орехи ртом и обмениваться цитатами великих алкоголиков.
В тишине двора отчётливо слышно, как вибрирует телефон, и он достаёт его из кармана, чтобы проверить.
— Машина не найдена, — вздыхает и убирает мобильник обратно.
— И мы пришли. — Я поворачиваюсь к нему лицом. — Мой подъезд.
Он смотрит на дверь за моей спиной, потом переводит взгляд на меня. Слегка улыбается. Я едва различаю его черты, двор освещён лишь оконными огоньками, отражающимися в белоснежном снегу.
— Что ж, — нарушаю молчание и протягиваю ему руку.
Пожимает её. Его ладонь большая и крепкая, и мне отчаянно не хочется отпускать её.
— Желаю оставить всех стрёмных мудаков в уходящем году, — говорит.
Улыбаюсь и киваю, продолжая держать его за руку. Смотрит на меня с той же лёгкой улыбкой, и я в полутьме замечаю ямочку на его щеке. Только одну, справа. Нехотя вынимаю ладонь.
— Мне пора.
Взбегаю по ступеням, ввожу код домофона, открываю дверь и ещё раз оборачиваюсь.
— С наступающим! — говорю как можно беспечнее.
— И тебя, — тихо отзывается он, и я захожу в подъезд.
Жду, когда захлопнется входная дверь, и прислоняюсь к ней спиной. Губы растягиваются в непроизвольной улыбке. Достаю телефон, отправляю Соньке сообщение, что я дома, и чувствую, что снова утыкаюсь носом в шарф. Шарф! Я забыла отдать, а он не попросил, и теперь я вдыхаю аромат дубовой рощи и мёда, уносясь мыслями в ясный летний день.
Не знаю, кого в этом винить. То ли излишнюю храбрость после выпитого шампанского. То ли внезапное и поглощающее чувство безопасности после пережитого стресса. То ли гремучую смесь из взгляда, голоса и запаха. То ли ямочку на его правой щеке.
Но я нажимаю на кнопку и распахиваю дверь подъезда.
Он стоит там же, где я его и оставила. Руки в карманах куртки, смотрит куда-то вверх. Опускает взгляд на писк домофона, и мы таращимся друг на друга.
— И что ты делаешь? — спрашиваю.
Он снова смотрит наверх, потом на меня, мнётся, хмыкает, но отвечает:
— Жду, когда загорится свет в какой-нибудь квартире, чтобы убедиться, что ты точно добралась до дома.
— Ммм. Мои окна выходят на другую сторону.
— Вот подстава, — тихо смеётся себе под нос, а я с трудом сдерживаю улыбку. — Эй, а ты что делаешь? Только не говори, что это не твой подъезд и ты специально в него зашла, чтобы я никогда не узнал, где ты живёшь.
— Такое срабатывало лет десять назад, да. Но потом везде поставили домофоны. А зачем тебе знать, где я живу?
— Ну как, — пожимает плечами. — Я бы кидал камешки в стекло, чтобы привлечь твоё внимание.
— Я живу на седьмом этаже.
— Да блин, что ж такое?! — в сердцах восклицает он, крутит торсом и бьёт носком ботинка снег. — Почему в кино это так просто?!
Я не выдерживаю и смеюсь, он смеётся в ответ, и мы снова встречаемся взглядами.
— Послушай, — прерываю неловкое молчание я. — Сейчас без двадцати двенадцать, и ты уже наверняка не успеешь на своё застолье. Встречать Новый год в пустом чужом дворе — однозначно дурацкая идея, и я подумала, может… ты поднимешься ко мне? — Указываю ладошкой за спину. — Просто переждать, — добавляю поспешно. — Через час транспортная засада закончится, и ты сможешь поехать к семье. У меня тепло и есть винишко. Обсудим творчество американских писателей двадцатого века. Что… что скажешь? Ну, если хочешь, конечно…
Он внимательно смотрит на меня, будто пытаясь прочесть на моём лице все самые потаённые секреты, которые я пока удачно скрываю даже от самой себя.
— Очень щедро с твоей стороны. Ты уверена, что спрашиваешь не просто из вежливости и не потому, что чувствуешь себя обязанной? И не мечтаешь на самом деле, чтобы я отказался? Потому что я бы не хотел отказываться.
— Не отказывайся.
Ещё один пронзительный взгляд, потом он улыбается, кивает и медленно идёт в мою сторону. Я держу дверь подъезда открытой, но он перехватывает её рукой за моей спиной и пускает меня внутрь первой.