А Савва Иванович попросту был пожилым человеком, здоровья не крепкого, с лицом, осунувшимся от постоянной бессонницы. Пора бы ему на покой, подлечиться, да грянула война, и бывшего начальника политотдела МТС — только потому, что в молодости срочную отслужил на флоте, — направили помполитом на одно из судов. И он, сменив пиджак на китель с нашивками, а шляпу — на форменную фуражку с «крабом», безропотно разделил с Лухмановым ответственность за судьбу экипажа, за теплоход, за военные грузы. Немногословный, порою ворчливый, Савва Иванович умел незаметно и неназойливо появляться на судне там, где было трудно или невесело. Помогал, подбадривал, по-мужски основательно, без лишних слов и эмоций, советовал или отчитывал. И никто, кроме Лухманова, на теплоходе не ведал, что ночами в каюте он глотал какие-то порошки и, морщась от боли, растирал холодеющие, ноющие суставы, когда от судовых переборок тянуло острой океанской сыростью. Какой же настоящий мужчина в суровые дни испытаний для Родины признается в том, что его донимают болячки!
— Ходят слухи, — хмуро сказал помполит, — будто в море мы выйдем двадцать седьмого…
— Слухи? — протестующе переспросил Митчелл. — О дне выхода не знает, наверное, даже коммодор конвоя! Это совершенно секретная информация.
— Об этом говорят во всех парикмахерских Рейкьявика, — бросил на него мрачный взгляд Савва Иванович.
И лейтенант внезапно развеселился, улыбнулся:
— Вы… шу́тник, господин комиссар.
— Был шутни́к, да весь вышел, — вздохнул помполит, однако продолжать разговор не стал.
Видимо, у него к капитану были другие дела, и Митчелл поднялся:
— Пожалуйста, предоставьте мне на «Кузбассе» каюту. Если возможно, поближе к радиорубке.
В комсоставской кают-компании в этот день за обедом Тосе помогал рулевой Семячкин. Белая курточка, надетая поверх форменки, едва сходилась на нем, и всякий раз, когда рулевой напрягался или поднимал руки, та натягивалась, как якорная цепь в непогоду. Семячкин задерживал дыхание, боясь, как бы курточка не лопнула невзначай по швам. По этой же причине он остерегался резких движений и ходил по кают-компании плавно, точно в пластическом танце. Не ходил, а плавал… Тосе он на всякий случай сказал:
— Ишь как ладно сидит на тебе халатик! Все при месте, все в аккурат. А на мне эта роба трещит. Мне мужская одежда сподручней.
Она окинула его насмешливым взглядом, посочувствовала:
— На тебя, Семячкин, что хошь надень — все равно на ломового коня похож.
— Да-а? — огорченно и обиженно протянул рулевой.
Но долго огорчаться он не умел и уже в следующую минуту выговаривал коку на камбузе:
— Ты товарищу союзнику щей наливай погуще, не то что мне… И гороху не жалей на второе. Дипломатия! А у вас, коков, мозги заплывают жиром. Впрочем, у такой мумии, как ты, — пожалел он кока, — и мозгов-то, видать, не осталось: усохли.
Кок на «Кузбассе» был худым, как флагшток. Когда надевал фасонистую куртку-сингапурку и брюки клеш, ширина которых достигала внизу тридцати шести сантиметров, то становился похож на весло, поставленное торчком.
— Это верно, — ответил он спокойно и примирительно, зная, что больше всего рулевой рассчитывает на то, что он, кок, заведется сейчас, как говорится, с пол-оборота. — Мне кэп недавно так и сказал: когда вконец поглупеешь — пойдешь вместо Семячкина рулевым.
Нет, сегодня Семячкину положительно не везло. Идя с полным супником, он в коридоре опять повстречался с Тосей. Почти прилип спиной к переборке, чтобы пропустить девушку, и та прошла, даже не взглянув на него. Что ж, Тося на «Кузбассе» была единственной, нравилась не только матросам, но и кое-кому из кают-компании. А когда девушка нравится многим и знает об этом — ласкового слова или взгляда не жди от нее.
Лухманов посадил Митчелла рядом с собою, по левую руку. Справа от капитана, как всегда, занимал место помполит. Улучив момент, Семячкин, как бы между прочим, спросил:
— Товарищ капитан, это правда, что мы выходим двадцать седьмого?
— Откуда сведения? — поднял голову, оторвавшись от тарелки, Лухманов. Митчелл укоризненно покосился на Савву Ивановича, но тот не заметил этого, выжидательно глядя на рулевого.
— Да боцман с «Эль Капитана» сказывал, когда подходил на шлюпке, — пояснил матрос. — Был он, значит, на бережку, решил на корочки блеск навести… Искал-искал чистильщика — не нашел, у них, оказывается, этого нет. Зато новостей наслушался…