— А она красивая, вы видели, госпожа? — прервала поток её мыслей Роза.
— Видела, — завистливый вздох не пришлось даже изображать, и это настолько же понравилось Розе, насколько не понравилось самой Радке. Да что с ней такое? Какое ей дело до того, кого привечает Мейнгрим? К тому же не сказать, что он был рад услышать о Лотте. Разве что это из-за того, что вредная Ева заговорила о ней при Раде…
Роза еще щебетала что-то, и Радка даже отвечала, но плохо понимала, что именно. Все её мысли занимали поместье и его домочадцы. Как там Фабиуш, не донимает ли его красивая гостья? А Ирена, так ли она рада поболтать с Лоттой, как со своей хозяйкой? И Мейнгрим. Лотте, наверное, не приходиться прятаться в выделенных ей покоях и втихаря передвигаться по дому.
Убедившись вскоре, что разговаривать с Радкой бесполезно, несколько раздосадованная этим Роза наконец убралась. А Рада еще поборолась с книгой, и, так и не сумев сконцентрировать на ней внимание, легла спать.
Несмотря на уютное гнездышко, каковое постаралась сделать из этого номера в гостинице Роза, спала Рада плохо. Ей снова снилось небо, в которое она поднималась, то ли на собственных крыльях, то ли на драконе. Но небо было серым и мерзлым, точь-в-точь таким, какое оно в это время года за пределами города. Там, далеко за стенами города зима постепенно покидала землю, становясь сырой и зябкой, словно старуха с густым кашлем на последнем издыхании. И небо там серое, затянутое свинцовыми тучами и оттого совсем низкое. Такое, что сейчас, во сне, Радке казалось, что она едва не касается его головой.
А еще она только во сне понимала, что спокойно дышит и что всё хорошо. А когда просыпалась — не помнила этого. Помнила всё, даже сон то и дело всплывал в памяти, хоть и нехотя, словно предпочитал быть забытым. А то, что в её жизни есть место всему, даже полетам, она утром забывала.
И так ей от этого стало горько, что она решила проснуться немедленно, пусть даже время ночь! Только бы не забыть ничего важного.
И первое, что она сделала для этого — заставила себя опустить голову, оторваться от тяжелых низких небес. И стоило ей с этим справиться, как она обнаружила, что её полет и впрямь пролегает над родными местами. По крайней мере, виднелись точно такие же заснеженные леса и сады, и открытые места, на которых заметными точками чернели колодцы. Только она успела рассердиться — даже во сне не оставляют её эти колодцы, как что-то словно толкнуло её в бок, она кубарем полетела вниз — и проснулась.
Мгновенное распахнула глаза и лишь успела обрадоваться, что помнит сон от и до, как столкнулась с внимательным холодным взглядом.
— Господин? — осторожно спросила она, подтягивая одеяло до носа. Конечно, Барвинок выглядел почти мальчишкой, и не стоило ей пугаться его так, словно она забралась в его дом. Но что-то в нем её пугало и всё тут.
От юноши пахло какими-то цветами, как и от всех цветочных, но на этот раз у Радки попросту заболела голова от тяжелого запаха. Она слегка прикрыла глаза, не двигаясь с места. Только нащупала под одеялом браслет с «прыгуном». Мало ли, зачем к ней ночью явился Барвинок.
— Госпожа, — наконец ответил тот, прекратив елозить по ней своим неприятным взглядом. — Вы должны ответить честно на мои вопросы.
«А цветочки за тебя не полить?» — хотела ответить Радка и, видит небо, будь они на приеме или дома, так и ответила бы. Но ночью в снятом номере, толком не понимая, что и почему от неё хочет этот почти мальчишка, она не решилась. И потом, что такого он может у неё спросить? Да у него фантазии не хватит на действительно опасные вопросы!
Тем временем Барвинок сел в кресло рядом с кроватью и поднял с прикроватной тумбочке симпатичный букет в кувшине, оставленный, по-видимому Розой.
— Откуда вы такая взялась? — убедившись, что Радка кивнула, спросил Барвинок.
Что же, кажется, Радка недооценила его умение задавать вопросы.
Глава 44
Удивительно, но несмотря на страх, который вызывал у Радки Барвинок, ему хотелось рассказать то, что давно приходилось держать за зубами. Ничего ведь ужасного не случится, если он узнает о том, что она не магесса и оказалась в городе после стольких ухищрений. Это и без того знают и Мейнгрим, и Манфред с Евой, И даже Патрыся с Венеком…
Но стоило ей открыть рот, как накатила такая горечь, словно желчь разлилась. Неприятное чувство. А когда она проглотила горькую вязкую слюну, желание рассказывать правду уже пропало.