Под крыльями дракона простирались снежные поля и заснеженные голые сады. В городе совсем не было снега, а еще можно было уже купить раннюю клубнику или весенние цветы, но тут зима еще была в своем праве. Огоньки редких сел то и дело проносились далеко внизу, но дракон не останавливался, пока Радка не поняла — он летит к её селу. Туда, где они встретились впервые. Что это, его понимание задания, или именно там есть что-то, способное помочь драконам?
Запоздало она поняла, что взяла лишь немного снеди и бутылку молока для себя и могла поделиться с Фабусем, а вот яблок не взяла вовсе. И что кидать в горькие воды колодца — непонятно. Конечно, можно попросить в деревне, там яблоки бережно хранили до самой весны, но как она посмотрит в лицо родителям или бывшему мужу, если пропала на полгода и не появлялась даже попрощаться?
Вдалеке, там, где начинались земли цветочников, розовело небо, поднималась заря. Седой нырнул в воздухе, начиная опускаться над с детства знакомыми Радке местами. Странно, но в сердце у неё ничего не ёкало, а ведь Мейнгрим был уверен, что где-то очень глубоко в душе она скучает по родному дому. Особенно после тех слез. Не говорить же было ему настоящую причину её переменчивого настроения!
Вдалеке, за холмом Радка увидела спешащую к колодцам фигурку и запоздало испугалась, что появление дракона в неожиданное время привлечет много людей. Видеть ей никого не хотелось, а уж рассказывать о том, чем она собирается заниматься, хотелось еще меньше. И почему-то казалось, что она узнала эту фигурку. Поворачивать Седого было поздно, и Радка легко соскользнула со спины дракона на землю, а затем сняла сына. Пока она возилась с этим, у колодцев появился тяжело дышавший человек.
— Я знал, — просипел он, держась за бок. — Я знал, что ты вернешься.
— Отец? — вскрикнула Радка и замолчала, мысленно ругая себя. Пора и привыкнуть, что он не родной ей по крови!
Фабусь такими вопросами не задавался.
— Деда, — протянул он ручки к материнскому отчиму, и тот поспешно подхватил малыша.
Глава 48
— Ты вернулась, ты всё-таки вернулась! — продолжал повторять отец-отчим и после того, как неловко обнял её, продолжая прижимать к себе. — Я так ждал!
— Ты ждал? — Радка злилась. Не на него, на себя и на Мейнгрима, но сорваться можно было и на нем. Она скосила взгляд на Седого, который жадно пил из колодца, и словно не замечал стоящих рядом людей. — Зачем? Думал, я вернусь ни с чем, и можно будет сказать, что ты меня предупреждал?
— Нет, — отец даже не обиделся и смотрел с такой любовью, что Радка не могла думать о нем как о чужом, да и её злость куда-то делась. — Когда ты пропала вместе с Фабусем, мы не находили места. И только когда появились магики, которые развели тебя с Хенрыком, мы узнали, что ты в порядке.
Радка снова почувствовала слабые угрызения совести. Она ведь и правда сбежала ночью, не оставив записки ладно мужу, но и родителям тоже.
— Ты нашла отца Фабиуша, и он тебя принял такой, без магии? — кажется, объяснять ему, что она родила сына от магика не придется. И так всё понял. Тем легче.
— Не совсем так, — рассказывать про свои неудачи Радке не хотелось. Нет, поплакаться отцу — это именно то, о чем она мечтала с тех пор, как поселилась в доме Мейнгрима, но перед драконом и сыном делать это было стыдно. — Он женат… Да ты и сам понял это, наверное.
— Это неважно, — поспешил прервать её отец, словно боялся, что она сейчас разозлится еще сильнее из-за своей неудачной жизни, и улетит. — У вас всё хорошо? Я могу чем-то помочь?
— Не знаю, — сейчас Радка была готова расплакаться. Рядом с отцом она снова чувствовала себя маленькой девочкой, никем особо не любимой и не любившей, бесправной и вынужденной раз за разом есть горькие яблоки. Даже этот ужасный вкус снова будто появился на губах, что за странная магия.
— Яблочко хочу, — вдруг заявил Фабусь. Радка даже удивилась.
Пусть пареньком он рос болтливым, но капризничать и что-то просить никогда не стал бы. Не то что его брат Матиас! А тут вдруг такие нотки в голосе появились, того гляди ногой топнет или на землю повалится!
— Хочу яблочко, — повторил Фабусь. Извиваясь как толстенькая гусеница, он вырвался из объятий деда и свалился кулем. Правда тут же легко поднялся на ноги, даже не заплакав. — Сейчас!