Этот образ волновал Горького все время, когда он вглядывался в советскую действительность. Не трудно видеть, что «бородатый солдат» в пьесе «Достигаев и другие» является тем же образом.
В 1935 году один из советских театров решил поставить «Вассу Железнову», пьесу 1910 года. Когда Алексей Максимович узнал об этом, он сообщил, что пришлет новый текст.
Действительно, он прислал текст пьесы с такими коренными изменениями, что, по существу, это явилось новой пьесой, которая и была напечатана в альманахе «Год девятнадцатый» в № 9 под названием «Васса Железнова», второй вариант.
Мы видели, что в 1898–1899 годах Горький написал «Фому Гордеева» с разоблачением сущности класса промышленников, вскрывая внутренние процессы надлома уже в то время — в период его наибольшего расцвета.
В статье «Разрушение личности» Горький писал о мещанине, который был достаточно свеж, силен и хорошо вооружен, «чтобы бороться за свой счет», условия производства не превышали его единоличных сил.
«Но по мере роста техники, конкуренции и жадности буржуа… растет и несоответствие индивидуальных сил с запросами дела… Мы видим, как растет среди буржуазии неврастения, преступность, и наблюдаем типичных вырожденцев уже в третьих поколениях буржуазных семей» (XXIV, 41–42).
Тема «вырождения» в среде промышленного класса ставится Горьким, таким образом, в социальном плане.
За этими теоретическими положениями мы угадываем великолепную иллюстрацию — сюжет «Дела Артамоновых», нереализованный еще в то время, но присутствовавший в творческом воображении Горького более двадцати лет.
В годы первой революции Горький отошел от этой темы.
Но после первой революции 1905–1906 годов, когда эксплуататорский слой не только стабилизировался, но, казалось, в некоторой степени еще и укрепился, Горький снова ставит вопрос о надломе и социальном вырождении русской буржуазии.
Он ставит вопрос — что осталось от творческих сил буржуазии, которая сейчас снова господствует, вот этот класс — некогда созидатель промышленной жизни России.
И Горький пишет пьесу «Васса Железнова».
Происхождение фамилии Железновой ясно. Была в Нижнем-Новгороде тяжелая поговорка: дома каменные, люди железные. Отсюда — Железнова.
Васса принадлежит к тому поколению родовитого купечества, жизнь которого Горький наблюдал еще в 90-х годах в «Фоме Гордееве» — Маякин, Щуров и т. д.
Он берет крупного человека и, кроме того, мать.
Женщина-мать для Горького — источник творческой жизни на земле.
Какое значение для Горького имела тема мать? Почти все «Сказки об Италии» проникнуты этой темой. Одна из них начинается так: «Прославим женщину— Мать, неиссякаемый источник все побеждающей жизни», — сказка о том, как мать потребовала у завоевателя Тамерлана вернуть ей ребенка.
Эту сказку о Тамерлане Алексей Максимович очень любил. Когда тверские комсомольцы спросили у него, что он рекомендует из его произведений, он сказал: «Издайте «Мать» из сказок об Италии».
Для него эта тема имела огромное значение. И в письме М. М. Пришвину 1926 года он пишет: «Я ведь женщину-мать люблю и думаю о ней непрерывно;».
И вот Васса Железнова — мать, и подзаголовок пьесы — «Мать».
Тема этой пьесы — чудовищное извращение самого этого понятия.
Мать — владелица промышленного предприятия, мать — Васса — идет на преступление даже в отношении своих детей. Для чего? Для того, чтобы сохранить дело, которое некому передать. Род вырождается.
Васса сохраняет дело, но труд, огромный труд, который она вкладывает в это дело, становится бессмысленным. И Людмила, невестка, близкая к ней, говорит: «Все хорошее идет другой улицей».
Однако есть в пьесе деталь, которая введена для того, чтобы оттенить, символизировать творческие возможности этого человека: сад, возделанный Вассой.
Людмила говорит: «Сад ваш хорош, мамаша! С малых лет я его люблю, и теперь, когда гуляю в нем, вас люблю за то, что вы украсили землю… Хорошо это как — помогать земле в цветы рядиться» (XII, 214).
А что значило для Горького украшать землю цветами?
Василий Буслаев в поэме Горького говорит, что он
И вот большой человек Васса Железнова остается победительницей и в своей семье и в своем торговом деле, но моральная обреченность ее несомненна, и в этом трагичность пьесы. Кончается она словами Вассы: «Не знавать мне покоя, не знавать никогда».