Выбрать главу

В своих воспоминаниях о Ленине Горький рассказывает:

«Мы встретились очень дружески, но, разумеется, пронзительные, всевидящие глазки милого Ильича смотрели на меня, «заблудившегося», с явным сожалением» (XVII, 30).

От этой встречи осталась страница воспоминаний Горького, проникнутая естественным субъективизмом вспоминающего. Объективные подробности свидания остались для нас закрытыми. Можно сказать только, что встреча давних друзей была очень волнующа, — с некоторым еще недоверием Горького к делу большевиков, с сожалением Ленина о заблуждениях Горького и с радостью, что вот он отойдет от своей глупенькой политики и еще «принесет много пользы всемирному пролетарскому движению».

Беседа Ленина с Горьким была, очевидно, глубоко замечательна. Мы знаем, что Ленин был «воспитателем» в лучшем значении этого слова. Мы знаем, что письма его к Горькому дают образцы сурового и твердого воспитания в смысле подчинения силе свое к идей. Горький не зря говорит в своих воспоминаниях:

«Его отношение ко мне было отношением строгого учителя и доброго, заботливого друга» (XVII, 44). Такой, очевидно, и была его беседа в это свидание.

Ленин хорошо знал Горького, знал, что все его резкости в «Новой жизни» ничто в сравнении с тем, что он несет в себе великое дарование пролетарского художника.

В одной из позднейших заметок Горький говорит: «…Со дня гнусного покушения на жизнь В. И. я снова почувствовал себя большевиком» (XXIX, 625).

Вряд ли это было так. Но то, что Горький был снова под обаянием Ленина, как в Лондоне на V съезде социал-демократов, как на Капри, как в Париже, это было несомненно.

Результатом беседы было то, что Горький взял на себя активную работу по привлечению крупнейших интеллектуальных сил страны к советскому строительству, по восстановлению работы высших учебных учреждений, по изданию литературы для широких слоев трудящихся, по охране культурных ценностей страны, по организации быта ученых и писателей, — ту работу, которую он нес в течение трех лет до своего отъезда за границу и которая оставила неизгладимый след в истории советской культуры.

Особым письмом к В. И. Ленину Горький указывал на необходимость издания информационного журнала, который занимался бы подсчетом и разъяснением всего, что сделано за год советской власти. Писал, что необходимо дать агитаторам-коммунистам материал для агитации. Эта мысль впоследствии нашла свое выражение в журнале «Наши достижения».

И до этого Горького осаждали озлобленные революцией люди, недовольные даже его статьями в «Новой жизни», — сохранилось множество исступленных писем, — теперь нападки стали неизмеримо яростнее. «Большевику Максиму Горькому», — адресовано одно из таких писем. — Так как ты максим горький ты же Пешков есть изменник — предатель России а все изменники родины подлежат виселице то посылаю тебе изменнику петлю которую ты используй если хватит гражданского мужества, знай что проклят ты. не помогут тебе и немецкие деньги, суд Божий и народа тяготеет над тобою».

Действительно, приложена петля и — подпись: «Вопль наболевшей души народа».

«Для нас ты — Каин, Иуда и Пилат русского народа», — писал в эмиграции писатель Чириков, писал, надо думать, от имени все того же «народа».

Но тотчас же появились и отклики другого порядка. Питерский рабочий Наумов с фронта, из штаба шестой армии, писал Горькому:

«Дорогой Алексей Максимович, с величайшей радостью прочел я сегодня заметку о том, что Вы встали в ряды работников по укреплению советской власти. Вы — горячо любимый писатель. Долго, скрытно и молчаливо я болел о Вас и теперь не могу не выразить своей радости. Вы меня не знаете, как не знаете и тысячи других, подобных мне, но это и не важно».

А с деревенского фронта борьбы с кулачеством писал ему рабочий, бывший сормовец Дмитрий Павлов, его боевой товарищ по организации Московского восстания, по подпольной работе 1916 года. Горький написал о нем замечательный очерк «Митя Павлов».

«Дорогой Алексей Максимович! — писал Д. А. Павлов. — Прежде всего позвольте выразить Вам свою глубокую радость, что Вы — наш, что Вы — окончательно с нами! А то как-то было больно там, внутри, во время горячей работы, когда напряжено все, а Вас среди нас нет! Я как-то не мог переносить этой мысли, привыкнув — десятки лет считать Вас своим близким нам рабочим — Другом и Учителем и главное Товарищем! О, сколько было передумано, перечувствовано вместе с Вами. Но ладно, главное Вы опять с нами, Вы наш, теперь-то от нас не уйдете, врете — не уйдете! И баста!»