В Европе сильно поубавились симпатии к Советскому Союзу. А на пороге уже стоял призрак мировой войны, требовавший сплочения всех демократических сил…
Узнаем ли мы когда-нибудь всю страшную правду о тех днях? Для этого нужны документы. Но Сталин прекрасно усвоил одно неукоснительное правило: не надо оставлять следов. Есть приказ, постановление, директива… Это документы. И есть устное указание Хозяина, не требующее документальной фиксации. Более того, есть еще одно средство, совершенно уникальное! Эффективность его громадна, а ответственности — никакой. Это — намек. Намек как способ общения с понимающими. Особое его достоинство состоит в том, что потом можно будет сказать: не так поняли! — и даже разгневаться. И примерно наказать провинившегося. Это уж как подскажут обстоятельства… Важно, чтоб были исполнительные подчиненные.
Итак, Горького не стало 18 июня 1936 года. А первый политический процесс — над Зиновьевым, Каменевым и их «сообщниками» — начался в Октябрьском зале Дома союзов 19 августа.
Близился 1937 год.
Теперь Сталин мог приступать к реализации замысла грандиозной кадровой чистки, не в последнюю очередь и в писательской среде.
Отдельные аресты писателей проводились и раньше. Например, на Украине в 1930 году арестовали несколько десятков литераторов в связи с тем, что была раскрыта «контрреволюционная организация». В 1933 году там же была арестована группа литераторов в связи с разоблачением Компартии Западной Украины, как шпионской. Были аресты в 1934 году в связи с убийством Кирова…
Но все они как бы «вписывались» в другие процессы и уже не вызывали впечатления какой-то исключительности.
К массовому истреблению писателей Сталин смог приступить в следующем, 1937 году. Меч нависал над Б. Пильняком и А. Веселым, И. Бабелем и И. Катаевым, Б. Ясенским и П. Васильевым, О. Мандельштамом и А. Воронским, Б. Корниловым и С. Третьяковым, над десятками и сотнями других прозаиков, поэтов, драматургов, критиков. Но меч не мог опуститься при Горьком. Горький мешал Сталину. И вот теперь это препятствие было устранено…
По неполным данным, тогда погибло 1000 писателей. Столько же сумело выжить в лагерях и застенках…
ГЛАВА XXXIV
Эхо выстрела Жоржа Дантеса
Мы уже знакомы с проницательным заявлением замечательного разведчика Игнатия Рейса, погибшего за рубежом от руки сталинских наймитов. Он с гневом писал в ЦК, что резонанс в обществе от политических процессов и кровавая расправа над осужденными заглушаются развертывающейся параллельно шумихой вокруг подвигов авиаторов, совершающих сверхдальние перелеты и встречаемых всенародно, папанинских рейдов на льдине, подвигов стратонавтов и т. д.
Пока не учитывалась еще одна акция общедержавного масштаба, которую великий организатор использовал в своих интересах воистину блистательно. На помощь себе он призвал… Пушкина! Дело в том, что в начале 1937 года исполнялось сто лет со дня гибели русского гения.
Еще в 1935 году вышел очередной том «Литературной энциклопедии». В огромной статье о поэте читаем: «После Октября широчайшие массы проявляют исключительный интерес к творчеству Пушкина. Пушкин становится одним из любимых поэтов Советского Союза. И в этом есть глубокая закономерность. Пролетариат является подлинным наследником значительнейших созданий культуры прошлого».
А завершается статья чрезвычайно многозначительно: «В настоящее время в связи с приближающейся столетней годовщиной смерти Пушкина… образована специальная комиссия для подготовки юбилея, в которую вместе с пушкинистами входят члены правительства».
Напомню еще раз: цитируется не передовица, хотя бы и из «Правды» (как говорится, газета живет один день), а энциклопедия. Можно понять, какой стратегический и политический характер носило планируемое загодя мероприятие. Это обстоятельство не преминула тотчас подчеркнуть эмигрантская пресса (все тот же «Социалистический вестник»). И действительно: юбилей Пушкина 1937 года превратился в грандиозный всенародный праздник. Он может сравниться разве что с празднованием 40-летия литературной деятельности Горького в 1932 году.
Подлежит сопоставлению, однако, не только размах, масштабы юбилеев, но и их характер. Это были события уже не чисто литературные, а государственные, политические. И связь между ними куда более прочная, чем может показаться на первый взгляд.