Сначала в лицо ударил горячий воздух, всколыхнув тонкие волосы светлым веером. За жаром последовала пыль и пепел, на языке осел горький вкус смерти. Я задержала дыхание и прикрыла влажные от слез глаза, готовая промчаться с волнами смерти.
Меня повалило на землю, но не поток взрывной мощи, а что-то… кто-то. Он прикрыл меня собой, словно боялся, будто что-то способно причинить мне вред. Глупый. Теперь уже ничто не способно навредить мне.
Но я не сопротивлялась, позволила оказаться слабой и вцепилась в рукав его черного плаща, позволила обнять себя и защитить. Я плакала и кричала, пока мощный шквал ветра и пепла шлифовал твою спину, мой генерал.
Мы победили, мы, черт возьми, победили… но я вновь одолела тебя, Армитадж Хакс. Я спасла нас, тебя. И потеряла всех остальных.
Эпилог
За окном кружили хлопья снега. Нет, не снега — пепла. Казалось, запах гари проникал сквозь все щели, забивался в ноздри и разъедал легкие. Не уверена, что этот феномен можно ознаменовать победой — для меня так пахло поражение.
Со мной было все в порядке. С горожанами тоже было все в порядке — кроме тех, кому не посчастливилось оказаться на окраине города, куда обрушились обломки Звездного Разрушителя. Все считали, что мы спаслись. Но душа столицы умерла, моя душа, похоже, тоже.
Нежно зеленые цвета больничной палаты нисколько не успокаивали, а вселяли ложную безопасность. Тишина давила на уши, изоляция на окнах крепко удерживала шум города за стенами. Когда я проснулась? Сколько так сижу и смотрю в одну точку, изредка поглядывая по сторонам?
Мама.
Женщина дремала в кресле, склонив голову чуть вбок, отчего ее золотые кудри, среди которых белела седина, спадали на лицо. Такое умиротворенное: морщинки разгладились, губы сложились почти в улыбку.
Мама, ты жива. Мама, которую я звала на подходе бури. Почему тебя, мама? Не Эйвана, не отца, а именно тебя — создание, которое нуждается в защите. Айдокин, каким же ты оказался лжецом, и зачем пугал историями о жестокости нежной блондинки, хрупкой и прекрасной? Но ведь розы тоже восхищают красотой, притягивают, вынуждая хвататься за острые шипы.
Женщина шевельнулась, потянулась в кресле и лениво приоткрыла глаза, отгоняя сон. За окном стоял день, так что она практически сразу заметила, что я не дремлю. Она застыла в изумлении, и прежде, чем улыбнуться и сморгнуть слезы радости, я заметила, как во взгляде женщины проскочил страх. Неужели я действительно выглядела столь пугающе? Все может быть, не удивлюсь, если наблюдала за ней, как питон — за кроликом.
— Вэйдис, милая…
Она подбежала ко мне и обняла, навалившись сверху, и я не видела причин ей мешать. Испытала странную смесь эмоций: мне хотелось притянуть ее, заплакать, выговориться, и в то же время вытерпеть мучительную пытку близости и поскорее отстраниться. Странные чувства, но что я действительно не видела среди них — ощущение защищенности.
— Как ты?
— В порядке, — несколько рассеянно пробормотала я, прижимая руку матери к щеке и улыбаясь сквозь боль. Из меня будто все соки вытянули. — А ты? Ты как? Не пострадала?
— Нет, все в порядке. — Алайя взяла мои руки в свои и села на край кровати, улыбаясь и отчаянно стараясь сдержать слезы. — А ты… ты как?
— Нормально. Насколько возможно.
— Мне не сразу удалось узнать о тебе, — с тревогой сообщила она. — Пришлось пройти много проверок, прежде чем добраться до тебя, они… они не пускали меня к тебе поначалу. Твою мать. Пришлось надавить.
— Надавить? — Видимо, мама решила, что я пропущу мимо ушей эти мелочи и просто обрадуюсь нашему воссоединению. — Как именно?
— Ох, Вэйдис, ты же знаешь, мы же ведь семья Эйвана. Его имя все еще имеет вес.
— И имя Роше действительно кто-то вспомнил в такой ситуации?
Я понятия не имела, что делаю, честно. Мне хотелось замолчать, вернуться к бессмысленным разговорам и улыбкам, но мой взгляд становился тяжелее и пристальнее. Мама занервничала, постаралась отстраниться, и я схватила ее за запястье. Сжала пальцы вокруг тонкой руки и прищурила глаза.
— Алайя… ответить… мне.
Глаза матери в ужасе расширились, она не старалась вырваться, и этот миг испуга длился кроткую секунду, прежде чем я вырвалась из оцепенения и разжала пальцы. Почувствовав свободу, женщина чуть отпрянула, но не убежала, а в растерянности прошептала:
— Вэйдис, в чем дело? Что с тобой?
Он рвался, сукин сын, рвался на волю. Пальцы до сих пор хотели сомкнуться на чем-то, на ком-то, но я подавила его волю. Позволив тебе раз взять контроль над своим телом, Айдокин, я спасла всех нас, но не думай, что позволю тебе вытворять подобные трюки. Ты не тронешь маму. Никогда.