— Да, сержант.
— Да, и обед в полдень. Мы можем перекусить ниже по улице, — говорит он, исчезая в ощетинившемся стропилами доме.
Черт, на улице градусов сто. (Прим. 100 градусов по шкале Фаренгейта составляет примерно 38 градусов по Цельсию). Моя задница не готова к такому. Я стал не так вынослив с тех пор, как вышел в отставку несколько лет назад. Точно знаю, что завтра под капотом машины я буду чувствовать себя в разы счастливее.
Пройдя короткий ликбез по укладыванию сайдинга от одного из парней, я наклоняюсь, чтобы взять следующий фрагмент, и чувствую что-то угловатое в своем заднем кармане. Черт. Зарядка. Я должен был отдать ее, пока мы были в доме Саши, хотя, конечно, телефон вряд ли успел полностью зарядиться. Да, это на самом деле так, а значит, у меня все еще есть предлог увидеться с ней, например, завтра. Может, мы даже станем соседями по комнате. Это было бы круто.
Я не успел уложить и пару фрагментов сайдинга, а уже оглядываюсь в поисках воды. Жара неимоверная. И как они работают тут каждый день?
— Бляяяяяддь! — слышу я громкий вопль с другой стороны дома. За ним следует треск.
Что за хрень? Я бегу к передней части дома, у которой собрались все рабочие.
— Кто-нибудь, позвоните 911! — вопит сразу несколько человек, но никто не двигается с места.
Я пробиваюсь сквозь мечущихся туда-сюда мужчин и вижу несколько досок, упавших, по всей видимости, со второго этажа.
Мне все еще не понятно, почему вокруг орут про 911, но потом слышу еще один рев и вижу Танго, лежащего рядом с обломками строительных лесов.
Расталкиваю остальных и перепрыгиваю через доски, чтобы добраться до него.
— Дружище, что за хрень тут случилась?
— Этот кусок дерьма не был закреплен, — говорит он почти беззвучно. Я слышу, как позади нас поднимается ропот.
— Что-то сломалось?
— Только моя нога, приятель. Она сломана, — Танго пытается сесть, но, сделав вдох, почти падает обратно. — И, может, еще пара ребер.
Покашливание сопровождает его слова.
— Все будет нормально, ты и сам знаешь. С тобой бывало и хуже.
Танго хватается рукой за воротник моей футболки, и вены на его покрасневшем лбу вздуваются.
— Я знаю, что все будет нормально, но эта херня болит, как проклятая. Позвони в «скорую».
Танго никогда не умел терпеть боль или слабость. Да и никто из знакомых мне людей не умел, включая меня самого, а все эти разговоры в стиле «успокойся» — просто старая привычка.
— Я уже позвонил в «скорую». Они в пути! — кричит мужчина позади нас. Позади нас. Почему никто из них не подошел, чтобы помочь?
— Ладно, я не стану повторять, что все с тобой будет нормально. Просто расслабься на минутку.
Я осматриваю его ногу и вижу то, чего и опасался. Кость проткнула кожу. Стягиваю с себя футболку и туго заматываю ею ногу.
— Приятель, избавь нас от стриптиза, — пытается шутить Танго.
— Если бы ты видел свою ногу, ты бы не смеялся, придурок.
— Вот это Джегз, которого я знаю и люблю. Давай, руби правду-матку, док, все плохо?
Все его шуточки — лишь бравада, но он вспотел, и взгляд его так похож на тот, который я видел, направляя его как-то в Германию с тем, что мы надеялись, было пневмонией, а не раком легких.
— Тебе нужна будет операция, приятель, — Танго опускает голову на землю и кладет грязную руку себе на лоб. — Это небольш…
— Не надо, — рычит он.
Пока он огрызается в ответ на мои слова, взвизгивают сирены, и «скорая» влетает на парковку.
— Я еду с тобой, — говорю я.
— Все нормально, оставайся здесь, — говорит он, пока парамедики бегут к нам.
— Нет, — протестую я. — Завязывай уже с геройством, Железный человек.
Слушая, как парамедики обмениваются замечаниями, Танго бледнеет. Может, это от того, что они разговаривают по поводу торчащей наружу кости, а может, из-за боли, но он вот-вот вырубится.
— Он теряет сознание, — говорю я парамедикам.
— Сэр, не могли бы вы отойти к остальным, пожалуйста. У нас все под контролем.
— Он потерял сознание, — говорит другой парамедик.
— И я думаю, у него сломано несколько ребер, — добавляю я, игнорируя просьбу отойти.
— Вы доктор? — спрашивает тот из них, кто предложил мне встать к остальным.
— Военный медик, бывший, — парень кивает и поворачивается к Танго. — Мы братья. Я еду с вами.
Никто не возражает мне, и мы укладываем Танго в машину. Приходится попотеть, чтобы поднять носилки, ведь он далеко не маленький. А чтобы поднять с земли меня, понадобится не менее пяти человек.
Мы усаживаемся в «скорую», и Танго приходит в себя, но пребывает в состоянии прострации, и это даже к лучшему, ведь так он не чувствует боли. Медики быстро налаживают капельницу с обезболивающим, а значит, скоро все будет нормально. Странно наблюдать и ничего не делать. Мне это не нравится.