— Я не настолько пьян.
— Нет, но настолько банален.
— Банален? — фыркаю я. Я что, банален? — Ты даже не знаешь меня.
— И слава Богу, — говорит она, выгибая брови дугой.
— Ой, умоляяяяю, ты бы хотела узнать меня получше, — Бэмби открывает свою сумочку-клатч, достает из нее пятидесятидолларовую купюру и кладет ее прямо в лужицу пива на стойке. — Охренеть! — реагирую я. — Ты выпила сегодня на пятьдесят баксов?
Она встает, и я злюсь, потому что меня влечет к ней еще сильнее, чем двадцать минут назад. На ней кожаные брючки? По мне, так чертовски сексуально. Они так обтягивают ее, словно их нарисовали, и меня разрывает на части от этого зрелища.
— Я просто хочу быть уверена, что оплатила и пиво принцессы тоже, — говорит она и подмигивает мне.
— Забавно, — отвечаю я. У меня нет слов, чтобы ответить этому остроумному олененку, который больше напоминает гепарда. Имя Бэмби ей совершенно не подходит.
Я опираюсь двумя локтями на стойку бара и делаю глоток пива, снова сосредотачивая внимание на телевизоре, висящем напротив прямо над выстроившимися в ряд бутылками спиртного. Полагаю, Бэмби давно ушла, так как прошло уже целых пять секунд. Этого времени достаточно, чтобы успеть дойти до выхода, но если так, то чья тогда рука покоится сейчас на моем плече?
О, Господи. Наверное, она привела вышибалу, чтобы вышвырнуть меня отсюда. Но ведь я ничего такого не сделал. На этот раз.
Оглянувшись через плечо на руку, я вижу теперь уже знакомые ногти, покрытые бардовым лаком, и краешек тату, виднеющийся из-под ее черной футболки с длинными рукавами.
— Бэмби. Это твоя рука лежит на моем плече?
— Спасибо, что отвлек меня от мыслей... хоть это и был самый нелепый разговор за всю мою жизнь.
Не знаю, от каких мыслей я ее отвлек, но, когда я смотрю ей в глаза, которые теперь прямо передо мной, а не в профиль, меня вдруг озаряет. Я знаю эту женщину.
Как я мог забыть ее?
— Было приятно снова повидаться с тобой, доктор.
Я не помню ее имени, и от этого мне становится плохо.
— Как тесен мир, в котором мы живем, — говорю я ей.
— Я никогда не покидала этот город, — возражает она. — Так что это не мир тесен. Похоже, это ты вернулся обратно.
Я никогда и не знал ее имени. Вот в чем дело.
— Как поживаешь?
Она улыбается той частью лица, которая не пострадала.
— Я жива, — просто отвечает она.
— Нам нужно выпить еще по бокальчику, — предлагаю я ей.
— Я все равно не поеду к тебе домой, — шутит она.
Это уже не смешно. Я должен выяснить, как она жила после того случая.
— Это мы еще посмотрим, — тоже шучу я, боясь сморозить глупость.
— Я надеялась, что ты уйдешь первым, — говорит она.
— Почему? Чтобы ты могла хорошенько изучить мою задницу, пока я иду к двери? Мне так часто говорят, хочешь верь, хочешь нет.
— Представляю себе, — отвечает она, хватая пальто со спинки своего стула.
— Не уходи, — прошу я ее.
— Не оставайся, — парирует она.
Не понял, что она хотела этим сказать, но я кладу еще пару купюр на стойку и следую за ней, разглядывая ее зад всю дорогу до парковки.
— Как поживаешь? — снова повторяю я свой вопрос.
Остановившись под одиноким фонарем на парковке, она разворачивается ко мне. Теперь я вижу шрамы на ее лице и практически могу вспомнить, куда попал каждый осколок.
— Сестра и ее муж не общаются со мной. Племянник погиб, а племяннице запретили контактировать со мной.
Жизнь после трагедии никогда не бывает прежней, но, видимо, в случае с Бэмби, все очень уныло.
— А ты? — я задаю тот же вопрос, просто перефразировав его, надеясь, что она даст мне другой ответ. Как бы там ни было, не жизнь вокруг делает нас теми, кто мы есть. Жизнь внутри нас заставляет нас продолжать жить. Ого, да ты сегодня прям философ, Джегз.
Задрав голову, она смотрит в звездное небо и закрывает глаза, пытаясь отгородиться от тьмы, опускающейся на нас. Слабый порыв ветра бросает пряди темных волос ей в лицо, усиливая эффект ее позы.
— Я могла бы солгать и сказать тебе, что я сильная девчонка, которая сумела взять себя в руки, и что последствиями теракта для меня стали только шрамы на лице, но это было бы ложью.
— Да, было бы, — соглашаюсь я. Принимая во внимание ее затаенный гнев, очевидно, что груз, который она носит в себе, очень сильно повлиял на то, кем она стала. Я не был знаком с той девушкой, которой она была до взрыва, но готов на что угодно поспорить, что она в корне отличалась от женщины, с которой я беседую сегодня вечером.
— Я ненавижу свою жизнь. Ненавижу каждое утро, когда просыпаюсь. Ненавижу каждый сделанный мной вдох. Ненавижу те секунды, когда случайно бросаю взгляд в зеркало и вижу свое уродливое отражение. Ненавижу, когда на меня смотрят дольше положенного, — на выдохе громко выпаливает она, и ее мятное дыхание воздействует на меня, как удар кулаком по лицу. — Но знаешь, что я ненавижу больше всего в своей жизни?