Только сейчас Советы в долине Береки капитулировали. Территория была усеяна обломками разбитой армии. Мёртвые солдаты и лошади, разбитые орудия и транспортные средства валялись в полях и лесах. Ужасная картина…» [5; 182].
Генерал Клейст, командующий 1-й танковой армией и армейской группой, носившей его имя, сыгравшими решающую роль в создании Харьковского «котла» и разгроме в нём наших войск, побывав на месте уничтожения одной из пытавшихся прорваться советских группировок, записал:
«…на поле боя везде, насколько хватало глаз, землю покрывали трупы людей и лошадей, и так плотно, что трудно было найти место для проезда легкового автомобиля» [9; 73].
Боец 131-й танковой бригады Лев Майданик был одним из тех, которым удалось вырваться из окружения. Свой путь к Северскому Донцу он проделал с различными группами бойцов и командиров. Его воспоминания «В Харьковском котле» размещены на ряде сайтов в Интернете. Приведём ряд выдержек из них:
«Нужно сказать, что до 24 мая действия нашей бригады, да и других частей, были довольно организованными. Систематически велась разведка, при необходимости вступали в бой… 22 мая подразделения бригады стояли возле деревни, на окраине которой расположился медсанбат стрелковой дивизии…
Ночью мы переехали и остановились вблизи деревни, в степи выкопали щели, а с рассветом вражеская авиация приступила к методичному истреблению наших людей…
Мы сосредоточились на огромном поле вблизи местности, которую командиры, рассматривая карту, называли Бузовой балкой. Местность имела заметный уклон, и это понижение уходило за горизонт. Повсюду стояли автомобили, трактора, полевые и зенитные орудия, танки, цистерны, повозки и прочее. Несмотря на беспокойство, нам ещё верилось, хотелось верить, что командование найдёт выход из создавшегося положения…
…Я иду с небольшой группой бойцов…
Стало теплей, солнце пригревало сырую остывшую землю. А я заметил, что всё меньше и меньше у меня попутчиков. Но в поперечных огромных промоинах лежат и сидят бойцы, командиры, политработники. Понял: днём не следует идти, ведь кругом немцы, и нашим приходится прятаться тут от ночи до ночи. Поравнялся с промоиной, где увидел: в основном там командиры со знаками различия, то есть они, по всей вероятности, не собираются сдаваться в плен. Завернул в эту глубокую промоину. Прилёг в её нижней части, стал присматриваться и прислушиваться…
Мне нравилось то, что командиры энергично взвешивали все обстоятельства, советовались, поднимались к подполковнику, обсуждая с ним меняющуюся обстановку, сидели над картой, рассматривая варианты прохода к реке…
Хотелось спать. Мне показалось, что я слышу какой-то гул. Потом решил было, что это кажется из-за усталости и нервного напряжения. Но нет – выхожу из укрытия, и моим глазам представляется потрясающая своей жутью картина: по длинному оврагу, куда спускаются эти промоины, идёт многотысячная толпа наших бойцов, некоторые с поднятыми руками. В плен! Эти вчерашние подтянутые бойцы выглядят неузнаваемо. Ссутулившиеся, они смотрят себе под ноги, будто что-то высматривая на земле. У всех сосредоточенный вид, и все молчат. Только раздаются звуки ударов подкованных сапог и ботинок о землю…
Мы, вышедшие в овраг, возвращаемся на прежние места в промоине… Картина сдачи в плен меня потрясла. Лежу на земле, чувствую какой-то нервный надлом… Снова и снова напоминаю себе истину: для меня плен исключён. Для меня плен – это смерть…
Мы продолжаем идти тем же быстрым шагом. Позже, когда стало светлей, я начинаю различать лица идущих. Вот в передней шеренге идут четыре немолодые женщины в телогрейках, по-видимому, врачи, а дальше идут двое с восточными лицами, они совсем молодые, с усиками, а этот лейтенант-артиллерист с небольшой группой бойцов, уж точно еврей, но в основном, как и во всей нашей армии, идут русские. Сзади, несколько отстав от основной группы, идут раненые, которые в состоянии двигаться.
Стало светло, местность всё понижается, и в дальней дымке угадывается лес… Вдруг спереди, слева и справа одновременно раздаётся пулемётная стрельба. Сразу видны следы трассирующих пуль… Трассы пересекаются сначала далеко впереди нас, а затем приближаются. Проносится ужасная мысль: да ведь они нас всех здесь уложат. Но вот непонятное, прямо чудо: когда до нас осталось трассирующим линиям огня совсем мало, оба пулемёта одновременно замолкли. Можно предположить, что пулемётчики немецкие пытались нас задержать, но их нервы не выдержали нелогичных действий всё продолжающей движение толпы. Мы продолжали идти молча и быстро к теперь уже ясно видимому внизу лесу, мимо котлованов для автомашин и танков, в которых теперь лежали по двое-трое раненые, неспособные двигаться…