Боже мой, как же она, дуреха, об этом не подумала и даже не вспомнила? Кирилл… самое начало сентября… первое… нет, второе, точно второе… а сегодня? Господи, уже пять недель почти! Как же так? Он ведь даже ни о чем не спросил ее тогда, а она… она не предупредила… да и сама забыла, не подумала, что дни были «опасные». Значит, ни ему, ни ей в ту ночь и в голову не приходила мысль об опасности такого рода…
Нет, но она-то, она… «Сама виновата, — разозлилась на себя Ольга, — вот и грызи теперь селедку с утра до вечера…» Да, такого промаха с ней еще не случалось… И с Игорем, и с Вадимом, не говоря уже о давних, более или менее случайных возлюбленных, Ольга четко соблюдала свой, как шутила Светка, «девичий график» и не позволяла себе так забываться, как с Кириллом. И ведь с Игорем они были целых три года! А тут всего-то одна ночь — и на тебе, беременна на все сто!
«Да, прав был дядя Паша, — с горечью подумала Ольга. — За все в этой жизни приходится платить…» Вот и ей нужно расплачиваться теперь за ту ночь неземного блаженства, какого-то дьявольского наваждения, а главное, считала она, за то, что совсем забыла тогда о дяде Паше. При мысли о том, что наказана справедливо и страданиями сумеет смыть вину свою перед ним, Ольга ощутила даже некоторое болезненное удовольствие, сродни тому, какое, видимо, испытывает мазохист при воспоминании о порке.
Обессиленная, она сидела на пуфике в прихожей, и в голове, как когда-то, после звонка Ираклия, молоточком билась лишь одна мысль: «Надо… что-то… делать… Надо… что-то… делать…» Вдруг ее осенило, она потянулась к телефону и набрала номер Беркальцевых.
— Тетя Тамара?.. Это я, здравствуй… Как ты себя чувствуешь?.. А бессонница? То средство помогло?.. Ну отлично… Слушай, у меня к тебе важное дело… и срочное… Нужна помощь твоей Капитолины, помнишь, два года назад она Светке помогла?.. Нет, теперь не Светке… Ну кому-кому… мне, вот кому… Да не дурю я… Да, точно… Пять недель почти… Тетя Тамара, умоляю тебя… Ты же знаешь, меня это не остановит, я и в районную больницу могу, и в платную, только не хочется мне с ними связываться. А Капитолина человек надежный, проверенный, утром — у нее, вечером — уже дома… Да не схожу я с ума… Да, решила твердо… Что?.. Который час? Семь. А что?.. Ну все, хватит, пожалуйста, не уговаривай меня, ради Бога… И Иришке не говори ничего, я только тебе, даже Светка не знает… Ну ладно, завтра позвоню. Если ты откажешь, обращусь в платную, в кооператив какой-нибудь. Все. Целую.
Положив трубку, Ольга обнаружила, что от напряжения все тело покрылось испариной. Она сняла халат, пошла в ванную и, стоя под душем, с удивлением подумала о нелегком разговоре с тетей Тамарой. А ведь именно у тети Тамары надеялась она найти понимание и поддержку и, честно говоря, не ожидала такого отпора. А что особенного, собственно, произошло? Ольга взрослая женщина, ей почти тридцать, а тетя Тамара человек здравомыслящий да к тому же медик, уж ей ли не знать про женские беды и непредвиденные случайности любви? Она же сама всегда твердила Ольге: не заводи ребенка без мужа, пусть и в тридцать пять родишь, но чтоб отец у ребенка был.
Да Ольга и не торопилась, ее пугало сочетание «мать-одиночка», вызывая ассоциации с чем-то убогим и неполноценным. Дядя Паша не разделял ее предубеждений, считая, что роль матери для любой женщины почетна, а если она к тому же решается воспитывать ребенка самостоятельно, то она не одиночка, а героиня.
Светка не была сторонницей дяди Пашиного пафоса, но и с мнением Ольги на сей счет не соглашалась. Она утверждала, что убога и неполноценна не «мать-одиночка», а та женщина, которая не родила или хотя бы не воспитала ни одного ребенка. «Ты как хочешь, подруга, — смеялась она, — а я твердо решила: до тридцати двух терплю, а потом уж точно рожу, и не важно, с мужем или без». При этом смех ее был такой странный, неестественный, что Ольга так до сих пор и не поняла, всерьез ли говорила Светка или, как всегда, шутила.
Залпом выпив большую чашку остывшего чая, она включила в комнате телевизор и села в кресле с вязаньем в руках. Не в силах сосредоточиться, Ольга никак не могла уловить смысл происходящего на экране, это раздражало ее, к тому же петли путались и рисунок постоянно сбивался. Ее мучила жажда, и в то же время все неудержимей становилось желание съесть еще одну селедку, а лучше — две. «Ну вот, начинается…» — с досадой подумала она.
По всяким фантастическим слухам, доходившим до нее, и из рассказов рожавших знакомых у Ольги сложилось определенное представление о беременной женщине. Ей казалось, что в этот период разумное начало в женщине как бы отступает и она становится неким неуправляемым существом, слепо подчиняющимся неожиданным капризам и прихотям своего организма. И теперь Ольга с паническим ужасом наблюдала все эти признаки в себе.