И ещё добавить маленькую капельку жёлтого змеиного яда. Как объяснила вдруг ставшая очень строгой и осторожной мама - яд нужен, чтобы убить поселившуюся в человеке хворость. Но очень-очень маленькую капельку, чтобы не повредило больному.
- Валлен, не шали, - голос мамы вовсе не строгий. Но пальчик заскучавшего малыша, которым он осторожно коснулся задремавшего на широком листе кувшинки лупоглазого лягушонка, быстро отдёрнулся.
И в самом деле, в рисунок зеркала вплелось что-то другое, не такое. Стоящая почти посреди озерца женщина с интересом разглядывает этот новый узор, затем поднимает глаза - и малыш видит, что они смеются. Но раз мама сказала, что ещё рано выпускать из себя пушистого нетерпеливого зверька, легко заставляющего издохнуть надоедливую муху или загнать под крыльцо, с поджатым хвостом, любящего погавкать просто так Полкана - значит, так и надо.
Потому малыш наощупь почесал наморщившуюся в раздумьях носопырку, и тут же расцвёл в ответ ясным солнышком. Он больше не будет.
Вот мама с усталым вздохом распрямилась. Заправила за ухо выбившуюся прядь, посчитала пальцем пузырьки в корзинке, и лицо её в это время озарялось идущим оттуда сиянием. Ага, все! - малыш уловил во взгляде матери мелькнувшую гордость за свою работу. И стало быть, теперь самое вкусное.
Ведьма потянулась рукой, и из самой середины растопленного лунного серебра зачерпнула ладошку неистового сияния. Она по дороге сюда говорила, что простым людям нельзя пить это - сгорят изнутри. А вот им двоим очень даже можно…
Мама идёт обратно. На локте её корзинка мерцает словно серебристыми угольками неведомого костра, а в ладони другой руки полыхает серебряным светом огненный цветок. И она старательно делает вид, что не замечает, как малыш в нетерпении и ожидании лакомства приплясывает да облизывает губы шаловливым язычком.
И вот, она стоит ещё в воде - едва-едва пятки покрывает. Но малыш на берегу, и это словно подчёркивает разницу меж ними.
Малыш - и мама.
Маленький мужчина - и взрослая женщина.
Воин - и хранительница очага.
Ведьма, не опуская смеющегося взгляда, подносит светящуюся ладонь ко рту и делает вдумчивый глоток. А затем неспешно, словно выполняя какой-то полузабытый старинный ритуал, опускает руку к сыну. Лунные сполохи пляшут в её вдруг ставших бездонными глазах, водя такой красивый хоровод с тенями! И малыш осторожно берёт ладонь матери, словно драгоценный сосуд. Чуть наклоняет и, сдерживая нетерпеливую дрожь в коленках, пьёт сияющее содержимое тёплой маминой ласки.
Один-единственный глоток растекается по всему телу, отзывается нежным звоном драгоценного хрусталя и яростными синими сполохами рассерженного сапфира. И лучше этого могут быть только мягкие и нежные руки мамы!
Не удержавшись, малыш ласково чмокает ладошку матери своими ещё мокрыми губами, а затем в непонятном смущении закрывает лицо руками и с радостным смехом прыгает на месте…
- Где ты был сейчас? - ого, оказывается, эта эльфка умеет задавать правильные вопросы!
Оказалось, что она уже давно чуть опередила равнодушно цокающего гнедого и теперь пытливо смотрит в глаза. И всё, что осталось застигнутому врасплох могучему чернокнижнику, это слабо улыбнуться, провожая тающие в неведомых глубинах воспоминания.
Как ни странно, Тэлль такой ответ устроил. Она осадила жеребца на привычное место в шаге позади, и до самого занявшегося в полнеба багрянцем и яростной медью заката оба всадника обменялись едва ли дюжиной ничего не значащих, пустых слов.
Часть вторая
- Ты станешь мешать мне?
Неспешным шагом своих коней они таки не успели к темноте доехать до очередной деревни, и потому заночевали зарывшись в стог душистого сена на заливном лугу. Потому эльфка, которая к утру немного замёрзла и оттого проснувшись обнаружила, что спала обняв чёрного мага и даже нескромно прижавшись к нему в поисках идущего от горячего хомо тепла, оказалась злой как мокрая кошка. И всё же Тэлль ещё немного понежилась в уюте - тем более принимая во внимание, что обнявшая её за плечи рука волшебника отчего-то не спешила отпускать.
Перемирие from dusk till dawn? Интересно…
И лишь когда она закончила варить на костерке импровизированную помесь походной каши и кулеша, а потом, обжёгшись пробой, плясала вокруг подобно извивающемуся в трансе гоблинскому шаману да сыпала руганью как дюжина пьяных кирасир, Валлентайн позволил себе улыбнуться и ответить.
- Нет.
Тэлль замерла. Жестами и фигурой изобразила полное непонимание ситуации и даже отчаяние. А затем на миг замерла - и словно потекла всем гибким телом, отчего впервые видящий такое зрелище вблизи волшебник снова улыбнулся.
- Такое впечатление, будто у тебя вдруг все косточки внутри пропали.
- А, стандартная разминка, - отмахнулась эльфка и на глазок, щедрой рукой сыпанула в котелок всякой зелени.
По мнению отчищающего кинжал от многовековых напластований волшебника, запахло в утренней свежести просто замечательно. Настолько, что его собственный желудок тут же громко и требовательно заурчал.
- Ага, твоя тёмность тоже проголодалась? - Тэлль задумчиво почесала ложкой нос. - Жаль, у меня яду нет. Да и вряд ли тебя чем просто так проймёшь…
Лохмы уже подсвеченного утренним солнцем тумана почти застыли над лугом. Не спешили таять, но и не утекали к сокрытой ими речке. Так и висели светящимися дымными лентами. И Валлентайн, со скрежетом обнажив ложкой дно своего весьма объёмистого полумиска, всё же признал - жизнь если не прекрасна, то весьма и весьма к тому близка. Зато сидящая строго по ту сторону едва уже дымящего кострища, да ещё и почти с наветренной стороны, эльфка в ответ на "спасибо" сердито буркнула, что напрасно кое-кто не подавился.
Она совсем уж собралась идти мыть посуду - оказалось, что оба терпеть не могли всякой грязи - но тут выяснилось, что Тэлль ждёт добавка. Надо было видеть, с какой противной и кислой эльфийской рожицей она проглотила суповую ложку содержимого купленного по дороге здоровенного пузырька с рыбьим жиром. Затем кое-как зажевала ржаной корочкой. Ясное дело, после такого "лакомства" ломоть хлеба с полоской сала показался чуть ли не пыткой - но эльфка стерпела и это.
- Мерзавец, - прошипела она от отвращения и до тошноты захлестнувшей сытости.
Однако снова оказалось, что её мучения на этом вовсе не исчерпались. Волшебник последний раз прошёлся по кинжалу тряпочкой с искрящимся на ней каким-то заклинанием - но вовсе не чёрным, это уж Тэлль навострилась отличать почти сразу.
- Держи. И сделай полный комплекс зарядки. Мясца тебе таки надо немного нарастить.
Эльфка вслух и даже очень горячо поддержала эту идею - если она восстановит былую форму, то её шансы однажды воткнуть кому-то клинок меж глаз становятся не такими уж и призрачными. Правда, сначала очень не хотела брать в ладони кинжал.
- Клеймо в виде дракона - да это ведь что у нас в Вечном Лесу, что у вас, хомо - с этим очень строго.
Тут же она болезненно ойкнула. Потому что рука волшебника ловко поймала её за ухо и наклонила к сияющей на солнце стали.
- Всмотрись.
Надо признаться, Тэлль прекрасно рассмотрела бы и с расстояния - уж остротой зрения эльфы весьма превосходят другие расы. Однако она сразу поняла, что надо именно всмотреться. Извивающийся у самой рукояти дракон оказался вовсе не клеймом. Изображённый, казалось, до последней чешуйки и коготка, он даже в таком виде поражал взгляд загоревшихся восхищением зелёных глаз.
- Отпусти, скотина - я поняла.
Она осторожно потёрла горящее, словно только что побывало в клещах, чуть заострённое ухо и тут же ухватила из ладони Валлентайна клинок. Любовно осмотрела его, повертела в пальцах и всмотрелась как-то чуть искоса, с непонятным прищуром.
- А ведь тот мастер, похоже, видал живого дракона, - от благоговения она едва дышала.
Ещё бы не восхититься тут! Ведь даже самые старые легенды упоминали, что драконов повыбили задолго до них, и в нынешнее время чрезвычайно редкие изделия из драконьего зуба или чешуи стоили куда там на вес золота.