- А теперь быстро - познакомились, обнялись-расцеловались и вообще помирились, - чуть более спокойно велел он с высоты седла.
Ламия оказалась более покладистой. Приплясывая от возбуждения и задорно вертя хвостиком, она мгновенно убрала прочь так и не испившее эльфийской крови копьё. И даже привычной рукой закрепила его в походном положении - на талии девичьей и косульей имелись тонкие поясные ремни с пришитыми к ним кожаной тесьмой креплениями. А потом и ладошки продемонстрировала в знак добрых намерений.
- Я послушная девочка, - улыбнулась она бесхитростно.
Тэлль некоторое время недоверчиво присматривалась к ненавистной представительнице исконно враждебного рода-племени. Кинжал ласточкой порхал и кружился в ловких пальцах эльфки - словно ни на что не решаясь - а затем всё же нырнул в ножны. А ладони пришлось поднимать в таком же извечном жесте мира с таким трудом, будто на них навесили каменные гири. Нет, ну это надо же! Замириться с эдакой бестией? И ведь придётся даже обняться…
- Эй, ты чего меня лапаешь? - из последних сил она всё-таки вырвала себя из-под власти этого чарующего и зовущего обаяния.
Если "Справочник разумных рас" древнего эльфийского философа и учёного Эльтерруса Иара не врёт (а он таки не врёт), то у ламий рождались исключительно девочки. И каждая обладала сносящим любую преграду обаянием. Женственным искушением, противиться которому могли бы только боги. И то, кто их, бессмертных, знает… Оттого эти смазливые бестии пробавлялись тем, что служили одновременно мечтой и проклятием всех рас.
- Должна же я проверить, на кого мой лорд положил глаз, - мягко улыбнулась Ариэла, но всё же её ладонь нехотя переползла чуть выше и вернулась на талию.
Однако не успела эльфка возмутиться или хотя бы пискнуть в ответ на такое хамское замечание, как ламия поймала горящими глазами её взор. А затем легко, словно играючись или не заметив, растворила Тэлль в себе…
- Дура ты, - буркнула Ариэла беззлобно. - Ничего у меня с ним не было. И не могло быть.
Под копыта всё так же неспешно уплывала покрытая мягкой пылью просёлочная дорога, и Тэлль вдруг поймала себя на ощущении, что чувствует себя словно в родном мире. Те же кусты и холмы по обочинам, те же дубравы и рощи - словно в тех местах, где заповедные эльфийские леса переходят в облюбованные людьми лесостепи. И то же небо над головой, и те же облака. С той лишь разницей, что в полусотне шагов впереди на полусонном гнедом коне ехал чернокнижник, а рядом мягко и изящно словно плыла… хм-м, самая обычная ламия.
Она поёжилась, припомнив себя беззащитной пылинкой перед взором этих манящих и чарующих глаз. И самое паскудное, что сопротивляться этому обаянию не хотелось ну ни вот столечки.
Не удержавшись, Тэлль бросила мимолётный взгляд на ту часть тела, где у ламии имелось… ну, то самое. Одна только мысль и мимолётное видение, как лорд и волшебник ласкает эту красотку, а потом… бр-р!
- Ну точно, дура. Я ж не животное какое-нибудь - я разумная. Со мной можно. И всё у меня там в порядке, даже получше устроено, чем у тебя, - улыбнулась ламия и вызывающе, задорно дёрнула хвостиком и вызывающе завиляла тем местом, которое так и хотелось назвать пятой точкой.
Лёгкий румянец послужил единственным свидетельством промелькнувшей в голове эльфки бури пополам с паникой. Если бы волшебник не запретил Ариэле проявлять свою власть, то вполне возможно, что Тэлль сейчас бы смотрела в зовущие глаза этой бестии преданно и трепетно…
- Хотя и жаль, с другой стороны. Со мной он был бы счастлив, и не шлялся бы где ни попадя, совершая всякие глупости, - ламия хоть и была чуть пониже, чем сидящая в седле эльфка, но бесцеремонно обняла ту за шею и наклонила к себе. Взъерошила легонько волосы, а затем доверительно шепнула в любопытно подставленное ушко. - Я умею возбуждать глубокую страсть.
Тэлль понятия не имела, как делают это женщина и женщина - а уж тем более женщина и ламия. А потому из последних сил отстранилась, буквально кожей ощущая полыхающий на щеках пожар и томное, тягучее чувство ниже пояса.
- А всё же, почему не было, да ещё и не могло быть? - поспешила она перевести разговор в более безопасное русло.
Ариэла заметно посерьёзнела. Посмотрела вперёд, в спину едущего волшебника - вроде не прислушивается. Мимоходом, изящным ударом копытца она отшвырнула с дороги занесённую ветром сломленную ветку, и совсем по-человечески вздохнула.
- Что ж, слушай…
Как плохо, что мальчишка украл воду.
Кривой Ахмет совсем сгорбился в седле, словно даже не пытаясь скинуть с согбенной спины накопившуюся усталость. Отчего-то с самого утра старого вождя преследовало какое-то тягостное ощущение. Он прислушался не раскрывая глаз, шевельнул засаленной верёвкой самодельных поводьев - его ослик уныло стряхнул с ушей тонкую пыль, и даже довольно успешно изобразил, что чуть быстрее стал переступать по каменистой почве копытами.
Маленькое кочевое племя осторожно следовало по самому краю пустыни. Если слишком сильно забрать вправо, куда так тянутся исхудавшие за время перехода верблюды с уже начавшими тощать и валиться набок горбами - к траве и вожделенной воде - там пойдут обжитые места. А этого Ахмету ой как не хотелось. Неровен час, налетят если не сборщики дорожной подати какого-нибудь князька или Чёрного Лорда, то обязательно прицепятся разбойники. Впрочем, обитающие где-то неподалёку ламии ненамного лучше вооружённых кривыми ножами и широкими копьями гоблинов - те в конце концов отпустят, хоть и выжатых как лимон и с полным кавардаком в душе.
А если забрать слишком влево… о том лучше даже не думать. Колодцев в пустыне без знающего здешние места не сыскать. И раскалённое горнило солнца убъёт небольшое кочевое племя вернее чёрного мора.
Куда податься Ахмету, а вместе с ним и клану? Вот и думай тут, вождь… ах, если б ещё мальчишка не украл воду! Вон он, привязанный сыромятными ремнями к боку белой верблюдицы племянник. Зыркает настороженно, поводя белками глаз на загорелом до черноты лице. Знает Саид, что покусился на самое святое. Ночью, думая что не видит никто, он нарушил закон предков, подкрался к охраняемым уснувшим от усталости старым Абдуллой бурдюкам. Да ещё и забыл горловину затянуть.
Лучше б он золото украл! За него просто руку отрубают - а за воду придётся самолично голову отрезать. Обычаи предков строгие. Но справедливые.
Ахмет не сдержался, вздохнул и поёрзал в стареньком седле - даже сквозь три слоя буйволовой кожи ощущалось седалищем, какая же костлявая спина у осла. Затем он прислушался к тонкому, еле заметному завыванию знойного и ничуть не приносящего облегчения ветерка. Всё так же равномерно и успокаивающе-заунывно позвякивал единственный колокольчик на шее белой верблюдицы - на этот звук шли все остальные животные. Всё так же постанывала на третьем грузовом верблюде Зульфия. Уж мужа её давно волки сожрали, а она только сейчас на сносях…
В привычные звуки вплёлся какой-то новый. Ахмет тут же предостерегающе вскинул в сторону руку. И поскольку разогнать плывущее перед воспалёнными от усталости глазами марево не удалось даже потряся головой, вождь скупо отхлебнул несколько глотков тёплой вонючей воды из личного бурдюка - и что было совсем уж из ряда вон выходящим событием - чуть плеснул на давно не бритую макушку под чалмой.
Прямо на пути каравана стоял незнакомец. Молодой, спокойный. Налитой по самые уши Силой - то Ахмет приметил сразу же. Только, вождь мгновенно вильнул взглядом, едва заглянув в глаза, увёл его в сторону-вниз.
Именно такой он и представлял смерть. Спокойной, чуть насмешливо-оценивающей. И равнодушной. Сколько ни видел её, сколько ни твердил себе, что и за ним однажды придёт, а всё же как-то не ждал…
- Мир тебе, - вождь медленно слез со своего послушно остановившегося осла.
Почти не выбирая место, он упал на колени и по мере возможности склонил давным-давно, ещё в юности искалеченную спину. Коснувшись пыльной бородой ничуть не грязных сапог колдуна, вождь прижался лбом к носкам его обуви, покорно ожидая своей участи.