— Кого это волнует? Все и так чудесно.
Она была совершенно обнаженной в этой глуши, наедине с совершенно обнаженным мужчиной, который, несомненно, будет заниматься с ней любовью снова и снова.
— Хорошо, что остались салат и хлеб, — сказал Мел, когда они вернулись на террасу. — Пойду принесу нам одеяло.
Рита проводила взглядом исчезнувшего в доме Мела и почувствовала, что ей стало холодно под свежим ночным ветерком в отсутствие этого мужчины. Ее тело покрылось гусиной кожей. Она села за стол, откусила кусочек хлеба. Хотя он не был уже теплым, но свежая мякоть пахла восхитительно.
Вскоре появился Мел с толстым шерстяным одеялом и еще одним стаканчиком. Поставив коктейль на стол, он приподнял Риту и вместе с ней сел на стул, обернув их обоих одеялом.
— Как хорошо, — вздохнула она, теснее прижимаясь к нему и чувствуя спиной его покрытую волосами грудь, бедрами — его мускулистые бедра и уютное тепло одеяла — всем телом.
Мел придвинул миску с салатом, и Рита взяла немного себе. Сочный латук хрустел на зубах, соус был острым.
— Восхитительно, — прошептала она, поворачиваясь, чтобы покормить Мела.
— Ммм…
Это простое действие напоминало интимную ласку, и Рита ощутила, что снова хочет его. Она отпила из стаканчика, также поделившись с ним, желая продлить это чудесное, ни с чем не сравнимое чувство. Они делили салат, и хлеб, и коктейль, а вокруг сгущалась темнота.
Когда все было съедено, Рита снова прижалась к нему. События последних дней уже казались чем-то далеким и нереальным. Ей было вполне достаточно Мела и чувства, которое их объединяло. Разве когда-нибудь она бывала так счастлива? Вряд ли.
— Спасибо, что поделился со мной всем этим, Мел, — сказала она и, высвободив руку из одеяла, погладила его по щеке. — Теперь я понимаю: так можно жить.
— Да ты еще ничего и не видела. Подожди, пока поднимется луна. Я отведу тебя в одно волшебное место.
— Отведешь? Ночью?
— Это совсем недалеко.
Они собрали тарелки, и Мел, накинув на ее плечи махровый халат, повел Риту куда-то через поляну. Недалеко от ручья, в который она свалилась, обрыв становился круче, деревья отступали, и оттуда открывался удивительный вид на окутанную туманом долину в окружении темных холмов. Подсвеченная серебристым лунным светом, она мерцала и казалась огромной чашей, наполненной волшебным напитком.
— Нравится? — спросил стоящий сзади Мел и крепче прижал ее к себе.
— О да. — Рита откинула голову назад, на его плечо, и, коснувшись щекой чуть шершавого подбородка, а спиной ощутив мерное биение сердца, испытала незнакомое чувство спокойствия, уверенности в том, что она может положиться на этого человека. Она снова взглянула на великанскую чашу и поняла, что не хочет расставаться с этим чувством. — Как было бы чудесно — бросить все и поселиться в глуши. — Ее удивили собственные слова. — Забыть о красителях, забыть о борьбе, жить одним мгновением, наслаждаться дуновением ветра, лунным светом и свободой.
— А также отсутствием нормальных удобств и время от времени случающейся здесь непогодой, — добавил Мел.
— Какая разница? Это было бы настоящим приключением.
Рита высвободилась из тепла объятий Мела, из халата и осталась стоять обнаженная в лунном свете, чувствуя себя Евой, первой женщиной на земле, единственной женщиной.
— Осторожнее, ты простудишься. — Мел снова привлек ее к себе. — Это в тебе говорит джин.
— Вовсе нет. Я не пьяна. Я абсолютно серьезна.
Мел хмыкнул, но она заметила мелькнувшую в его глазах радость. Ему понравилось то, что она сказала.
Рита крепче прижалась к его груди. Работа казалась ужасно далекой и ничего для нее сейчас не значила. У нее есть Мел, и только это важно. Чувствуя легкое покачивание, Рита куда-то словно уплывала, расслаблялась в объятиях Мела…
Она смутно осознавала, что ее куда-то несут, затем кладут на что-то мягкое… на подушку, от которой пахнет лосьоном Мела… Он целует ее… и она погружается в восхитительный водоворот сна.
Мел смотрел на мгновенно заснувшую Риту. Лежа в его постели с разметавшимися по подушке волосами, она казалась принцессой из сказочной страны. Без косметики она выглядела намного лучше — ничего фальшивого, никакого притворства, лицемерия. Шейла обычно отстаивала свое право «делать лицо», словно ее настоящее следовало скрывать. Самое ужасное заключалось в том, что ей действительно необходимо было делать это перед ним. Но Рита — не Шейла. Он это понимал.