– Это жена Иваняна. Она просит тебя, Иосиф, поговорить с ней. Ей плохо. Я отнесу ей воды.
– Отнеси. Я не могу говорить с женой растратчика.
Бывал он и таким.
– Но я помню и другое, что вы воспримите с явным недоверием. Так или иначе представьте в тысяча девятьсот сорок шестом году – творческий вечер Ахматовой и Пастернака. Как только эти известные поэты вышли на сцену, в зале раздались аплодисменты, потом овация. Долго аплодировали стоя, как обычно аплодировали при появлении Сталина. Когда Берия доложил об этом Сталину, он помолчал и просил:
– Кто организовал вставание?
– Мы это немедленно выясним…
– Не трудитесь. Читатели и поклонники правильно сделали. Талантливых поэтов следует чтить.
Как видите, хитроумный царедворец постоянно хотел вызвать у Сталина чувство, выгодное для себя.
– Вы прекрасный адвокат Сталина!
– Я пытаюсь быть адвокатом правды. На следующий день после похорон Сталина, когда на Трубной произошло неслыханное столпотворение народа, лавиной хлынувшего к Колонному залу проститься с ним, шофер такси рассказывал мне:
– Девять пар галош насобирал я. Думаю, чего пропадают зря. Продал старьевщику – выпил поллитру за здоровье хозяев, если живы остались. А так отдельных галош этих, непарных, сотни валялись. Многих там насмерть подавило. Детские ботинки даже видел, женские туфли. Как перед концом света. Страшновато, брат, народ от горя обезумел. Все взглянуть на него хотели напоследок. Другого такого не будет. Как вы назовете этого шофера такси? Адвокатом, наверное?
– Однажды во время съемок кинохроники в Колонном зале с треском выстрела лопнула осветительная лампа. Сталин, сидя в президиуме, посмотрел в зал.
Генерал Власик, начальник охраны, ворвавшись в ложу кинематографистов, где была установлена аппаратура, закричал бешеным шепотом:
– Что у вас тут, так вашу распротак! Что такое?
– Лампочка лопнула.
– Я вам покажу лампочку, сукины сыны! Упеку за кудыкину гору! Куда смотрите? Ни звука мне здесь не издавайте! Чтоб не слышно вас было!..
После этого генерал Власик каждый раз спрашивал перед съемкой, делая железные глаза:
– Как ваши лампочки, а? Смотрите у меня! Я вам покажу кино!
А вот вам еще история, о которой знают немногие. В конце одного обеда в среде соратников Сталин сказал: «Послушаем музыку». Приемник поспешно включили, глубокий бас пел народную песню «Утес». Сталин спросил:
– Кто поет? Неплохо. Как фамилия певца?
За столом наступило тягостное молчание, на лицах, конечно, выразилась мучительная работа памяти. Никто не знал.
И вдруг – Берия решительно:
– Ветров! Певец Ветров!
И Берия бросился к телефону в другой комнате, набрал номер Радиокомитета:
– Берия говорит. Кто пел? Только что по радио! Утес, утес… на Волге! Кто пел? Как фамилия?
– Краузе.
– Какой Краузе? Ветров пел!
– Его фамилия Краузе… Солист Большого…
– Ветров, говорю! Слышали? Ве-етров! Запомните! Краузе нет, есть певец Ветров!
Смешно, не так ли? Если бы не было так грустно.
– И в паспорте Ветровым стал? Нда-а… Знаменитый певец Ветров.
– Вот именно «нда!..» А помните – «рулевой, кормчий, отец, учитель, вождь, корифей?» И так далее. Ведь кто-то придумывал… Ведь не сам же Сталин в свои бессонные ночи писал указы в отдел пропаганды ЦК. Была целая армия фанатиков и всяческих доброхотов.
– «Доброхотов», вы сказали?
– Можете назвать их иначе. Это не меняет дела. Хотите примерчик для ясности? Пожалуйста. В пятьдесят втором уже году к ректору одного хорошего московского института приходит на прием человек в обыкновенном драповом пальто, шапку не снял, сел в кресло, твердо положил руку на стол, забарабанил пальцами.
– Политическую ошибочку допускаете, товарищ директор института? Что это у вас за транспорант на фронтоне? «Слава великому Сталину!»? Не эмоционально, вяло. Нет идеологической новизны, энергии, народной любви. Плохо контролируете художников, а отвечать вам! Надо вот как: «Великому Сталину слава!». Надеюсь, все понятно, товарищ профессор? Через два часа проверю.
Перепуганный ректор, ученый с мировой известностью, профессор, членкор, со всех старческих ног бросился искать своего хозяйственника. Старик даже не спросил, кто он, этот в драповом – искусствовед ли в штатском или просто один из грамотных доброхотов-добровольцев, привыкших по вечерам писать в серьезные учреждения полные вдохновения строки: «Довожу до вашего сведения…»
– Черт возьми, но ведь он знал, чувствовал эту лесть, видел, как перед ним ползают. Воображаю: когда ночью он вызывал для доклада министров, они, разумеется, были спокойны, их волнение выдавали только ширинки, застегнутые на заднице. Ха-ха!