Колдун по-своему любит Алешу, тайно надеясь заманить в силки какой-то веры, испытывая его на духовную прочность. И Алеше нравится Колдун. Потому что Колдун отличается от «людей». Есть в нем какая-то загадка, какая-то ошибка в сотворении человека суровым и нелюбимым дедушкиным Богом. Истина «что не от Бога, то от дьявола» видится Алеше прямолинейной и неинтересной моралью. Как и конец сказки о гордом Колобке.
«— Пешков, иди читать.
— У меня немытой посуды много.
— Максим вымоет.
Он грубо гнал старшего посудника на мою работу, тот со зла бил стаканы, а буфетчик смиренно предупреждал меня:
— Ссажу с парохода…»
Однако ссадил с парохода Алешу сам Колдун. Так закончилась история их дружбы-вражды — испытания со стороны Колдуна и упертости в своих сомнениях со стороны Алеши.
«Взяв меня под мышки, приподнял, поцеловал и крепко поставил на палубу на пристани. Мне было жалко и его и себя; я едва не заревел, глядя, как он возвращается на пароход, расталкивая крючников, большой, тяжелый, одинокий…
Сколько потом встретил я подобных ему добрых, одиноких, отломившихся от жизни людей!..»
Правильнее было сказать иначе: «отломившихся от людей человеков».
Цеховой или мещанин?
К какому сословию принадлежал Алеша Пешков?
Почти все предки и родственники его по мужской линии — цеховые. Или мещане? Так цеховые или мещане? И почему, хотя сам Горький не без гордости предпочитал относить себя к «цеховым», в словаре Брокгауза и Ефрона, как верно, хотя и не без ехидства обнаружил Иван Бунин, Горький именован мещанином?
Будущая мать Алексея, Варвара Каширина, выходила замуж за «Пермской губернии мещанина Максима Савватиевича Пешкова», хотя он был квалифицированным ремесленником, мастером-краснодеревцем. После его внезапной смерти в Астрахани она числилась «пермской мещанской вдовой», хотя никогда не жила в Перми. А вернувшись в Нижний Новгород к родителям, подала прошение в нижегородскую Ремесленную управу причислить ее и сына «в нижегородское цеховое общество». Умерла она «женой Личного Дворянина» Максимова.
Таким образом ее сын от первого брака Алексей был причислен в «нижегородское цеховое общество».
О смерти бабушки Алеши в нижегородской «Книге времен» записано так: «Февраля 16-го 1887 года умерла, а 18 февраля 1887 г. погребена на городском кладбище нижегородская мещанская вдова Акулина Ивановна Каширина, 70 лет, от старости». Интересна даже не ошибка («вдова», хотя муж ее еще был жив и, как писал Алеше в Казань брат Саша, рыдал на ее могиле), а то, что Акулина Ивановна, супруга некогда влиятельного старшины цехового сословия и депутата от этого сословия в городскую думу, умерла обыкновенной мещанкой. В чем дело? Чем отличались мещане от цеховых?
Согласно Манифесту от 17 марта 1775 года «мещанами» стали называться городские обыватели, которые не владели капиталом в 500 рублей и поэтому не могли быть записаны в купечество. В отличие от купцов и цеховых, мещане представляли собой сословие в узком смысле слова, так как принадлежность к мещанам была наследственной, не была обусловлена наличием определенного капитала или соблюдением каких-либо правил. Мещанское состояние приобреталось рождением, усыновлением, браком либо припиской к какому-либо мещанскому обществу. В Московской Руси мещанами назывались иногда «черные городские люди, т. е. горожане, занимавшие низшее место в среде городских жителей (мелочные торговцы, ремесленники, поденщики) и более известные под названием посадских» (Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т. XX. 1897).
Понятие о «цехах» и соответственно о сословии «цеховых» пришло в Россию из Европы и претерпело у нас существенные изменения. В средневековой Европе «цех» являлся замкнутой общиной, подобно, например, университетам. «Цех» жил самостоятельной внутренней жизнью. Ему принадлежала своя судебная и полицейская власть, он облагал своих членов налогами, образовывал самостоятельное целое в городском ополчении. То есть представлял собой «государство в государстве». «Цехами» руководили старшины числом до 12 человек, на которых лежала ответственность исполнительной и судебной власти, а кроме того, строгое наблюдение за чистотой нравов «цеха». Они обличали и преследовали лентяев, игроков, жуликов и т. д. В маленькой Европе (особенно в германских «землях») такая профессиональная и административная единица, как цех, была удобной. Но не в России.
Перенесенные на русскую почву из Германии и отчасти законодательно закрепленные при Петре I «цехи» не стали самостоятельными формированиями. В Европе принадлежность к ним была «крепостью» для работника. Это ограничивало его свободу, но и гарантировало внутрицеховые права, которых не имели рабочие вне цехов. Попадая в «цех», мастеровой из бывших крестьян попадал в новую зависимость, но существенно возвышался в социальном плане. В России же ремесленники пользовались свободой занятий, правом свободного выбора «цеховой общины».