— Ну вот, наконец, и дама моего сердца! — картинно вздохнул он. — Моя жестокая любовь, я безмерно счастлив любоваться вашей несравненной красотой и прошу только об одном — подарите мне один танец.
Анжелика сделала вид, что бросает смущенный взгляд на Филиппа, и тихо пробормотала:
— Пусть Ваше Высочество простит, но меня уже пригласил мсье дю Плесси.
— Пусть дурная болезнь поразит всех этих только что оперившихся петушков! — проворчал принц. — Эй! Маркиз, неужели вы настолько самонадеянны, что намерены долго задерживать одну из самых прекрасных женщин столицы для своего личного и исключительного удовольствия?
— Да сохранит меня Господь, монсеньор, — ответил молодой человек, который явно не следил за их разговором и не знал даже, о какой даме идет речь.
— Очень хорошо! Вы можете забирать ее. Я вручаю ее вам. Но в дальнейшем будьте любезны вовремя спускаться с заоблачных высот, чтобы заметить, что вы — не единственный господин на этом вечере, что другие тоже имеют право на самую ослепительную в Париже улыбку.
— Я приму это к сведению, монсеньор, — уверил его придворный, подметая пол плюмажем шляпы.
Анжелика, присев перед компанией в глубоком реверансе, вложила маленькую ручку в руку. Они вышли в центр залы, под мелодичные звуки.
Филипп сказал с недоумением:
— Я никак не могу понять, почему Его Высочество навязал мне ваше присутствие…
— Потому, что он думал, что вам это будет приятно. Вы же знаете, что он любит вас больше, чем герцога. Вы — сын его воинственной души.
Потом она добавила, бросив на него заискивающий взгляд:
— Неужели вам так уж неприятно мое присутствие? Вы ожидали кого-нибудь другого?
— Нет.
Она не осмелилась поинтересоваться, почему. Для этого могло и не быть какой-то особой причины. С Филиппом это бывало часто. Его решения часто не имели серьезного обоснования, но никто не осмеливался расспрашивать его.
Сделав пару замысловатых па, Анжелика придвинулась к мужчине прошептала:
— Филипп, не проводите меня на свежий воздух? Здесь слишком душно.
Маркиз окинул ее своим обычным холодным взглядом, но со всей галантностью, на которую был способен, провёл к одному из выходов в сад.
— Знаете, какую чепуху болтают о вас, Филипп? Оказывается, вы собираетесь жениться на дочери президента ля Муанон, — веселым тоном произнесла Анжелика, повернувшись к мужчине.
Он слегка наклонил красивую голову.
— Эта чепуха — правда, моя дорогая.
— Но… — Анжелика глубоко вздохнула и словно нырнула в воду. — Но это невозможно! Вы, образец элегантности, никогда не сможете убедить меня, что этот бедный маленький кузнечик мог чем-то очаровать вас.
— Я не имею никакого представления об ее очаровании.
— Что же тогда привлекает вас в ней?
— Ее приданое.
Значит, мадемуазель де Паражонк не лгала. Анжелика вздохнула с облегчением. Если дело только в деньгах, все еще можно исправить. Но она попыталась придать лицу оскорбленное выражение:
— О! Филипп? Я не считала вас таким материалистом.
— Материалистом? — повторил он, подняв брови.
— Я имею в виду, что не думала, что вы так много значения придаете земным делам.
— А чему же еще, по вашему мнению, я должен придавать значение? Мой отец не предназначал меня для Святого ордена.
— Даже не будучи церковником, человек может считать женитьбу не только денежным делом!
— А чем же еще?
— Ну!.. Делом любви.
— О! Если вас беспокоит только это, моя дорогая, то я могу вас заверить, что собираюсь наградить этого кузнечика целой кучей детей.
— Нет! — в ярости закричала Анжелика.
Они были уже довольно далеко, чтобы не быть услышанными.
— Она получит вознаграждение за свои деньги.
— Нет! — снова сказала Анжелика, топнув ногой. Филипп повернул к ней удивленное лицо.
— Вы не хотите, чтобы я подарил жене детей?
— Дело не в этом, Филипп. Я не хочу, чтобы она была вашей женой, вот и все.
— А почему бы ей не быть моей женой?
Анжелика в изнеможении вздохнула.
— Ох! Филипп, ведь вы так часто посещаете салон Нинон, что я просто не могу понять, как вам удалось не научиться искусству разговора. Своими бесконечными «почему» и своим ошеломленным видом вы заставляете людей чувствовать себя последними дураками.
— Может быть, они ими и являются, — ответил он с полуулыбкой.
Эта улыбка наполнила сердце Анжелики, которой только что хотелось ударить его, нелепой нежностью. Он улыбался… Почему он так редко улыбается? Ей казалось, что только она сможет понять его и вызвать у него улыбку. Анжелика сделала над собой усилие, преодолевая нерешительность, и сказала небрежным тоном:
— Если все дело заключается только в том, чтобы восстановить ваше состояние, Филипп, то почему бы вам не жениться на мне? У меня куча денег, и это не те деньги, которые всегда рискуешь потерять в случае неурожая. У меня хорошее, надежное торговое предприятие, которое будет развиваться и дальше.
— Жениться на вас? — повторил он.
Его изумление было неподдельным. Он разразился неприятным смехом.
— Мне? Жениться на лавочнице, торгующей шоколадом? — сказал он с выражением крайнего презрения.
Анжелика вспыхнула до корней волос. Этот проклятый Филипп всегда обладал даром уничтожить ее под тяжестью стыда и гнева. Сверкая глазами, она сказала:
— Можно подумать, что я предлагаю смешать королевскую кровь с кровью простолюдина! Не забывайте, что мое имя Анжелика де Ридуэ де Сансе де Монтелу. Моя кровь так чиста, как и ваша, дорогой кузен, и даже более древняя, потому что моя семья ведет начало от первых Капетов, в то время как вы, по мужской линии, можете похвастаться только каким-то незаконнорожденным отпрыском Генриха II.
Он долго смотрел на нее немигающим взглядом; в его светлых глазах, казалось, появилось заинтересованное выражение.
— Вы уже однажды говорили мне что-то в этом роде. Это было в Монтелу, в этой вашей осыпающейся твердыне. Меня ждал у подножья лестницы злобный маленький ужас в лохмотьях, сообщивший, что ее кровь гораздо древнее моей. Ох, это было ужасно забавно и нелепо.
Анжелика снова увидела себя в ледяном коридоре Монтелу, смотрящей на Филиппа снизу вверх. Она вспомнила, как холодны были ее руки, как пылала ее голова, как болел живот, когда она наблюдала за ним, спускавшимся по большой каменной лестнице. Все ее юное тело, терзаемое тайной наступившей зрелости, трепетало при виде прекрасного юноши. Она упала в обморок.
Она посмотрела на него с неопределенным выражением и сделала попытку улыбнуться. Так же, как и в тот давно прошедший вечер, она была готова трепетать перед ним. Прошептала тихо и умоляюще:
— Филипп, женитесь на мне. Вы получите столько денег, сколько захотите. Я благородного происхождения. Люди скоро забудут о моей торговле. Кроме того, в наше время многие дворяне уже не считают зазорным для себя заниматься каким-нибудь делом. Мсье Кольбер говорил мне…
Анжелика замолчала. Он не слушал. Вероятно, он думал о чем-нибудь другом… или ни о чем. Если бы он спросил ее: «Почему вы хотите выйти за меня?» — она закричала бы: «Потому что я люблю вас!» В эту минуту она поняла, что любит его той же томительной, наивной любовью, которая осветила ее детство. Но он ничего не говорил. Поэтому она неуклюже продолжала, вне себя от отчаяния:
— Поймите меня… Я хочу снова обрести свое место, иметь имя, великое имя… быть представленной ко двору… в Версале…
Она немедленно пожалела вырвавшемся у нее откровении, но понадеялась, что он не слышал его. Но он пробормотал с едва заметной улыбкой: