— Кто это? — Одна из оставшихся женщин заметила рядом с телегой Э’эрлинга и направилась к нему под недовольным взглядом Три тысячи триста второй. — Ты привезла с собой трофей? Выглядит аппетитно.
У девицы были рыбьи глаза и белые волосы, которые казались продолжением тумана. С хищным видом она кружила возле эльфа, разглядывая его со всех сторон.
— Что это? Юбка? — Пальцами с длинными черными ногтями она ухватила подол его килта. — У тебя что, не нашлось для него штанов?
Э’эрлинг стиснул зубы и покосился на Трису. Ее лицо было маской. Любимая не хмурилась, не сжимала кулаки, не напрягала плечи — казалась расслабленной и скучающей.
— Когда заставляешь мужчину носить женскую одежду, это вызывает у него море эмоций. Попробуй.
Услышав ответ, девица с рыбьими глазами коротко хохотнула и оставила пленника в покое. Когда она отошла, дышать стало легче.
— Тебе не хватает еды в Цитадели? — ворчливо протянула другая ситхлифа, рыжая, как огонь. Буйная кудрявая грива у нее на голове казалась факелом, горящим в тумане. — Или он — особый деликатес? Поделишься?
Э’эрлинг напрягся. По его мошонке под килтом пробежала ледяная дрожь.
— Может быть, — пожала плечами Триса, и он метнул в нее яростный взгляд, но потом сообразил, что любимая просто вжилась в роль.
Это была сложная, запутанная игра с большими ставками и неясными для него правилами. Что им грозит в случае ошибки, Э’эрлинг представлял смутно, но по дороге в Цитадель нередко замечал в глазах любимой тревогу и даже страх.
Вдруг чужая холодная рука скользнула ему под килт и сжала голый член.
Дыхание сбилось. Э’эрлинг ахнул и от неожиданности не успел отреагировать.
— Трогать чужое без спроса — неприлично. — Сквозь гул в ушах до него донесся голос Трисы, возмутительно спокойный.
Рука отпустила его мужское достоинство, но Э’эрлинг продолжал чувствовать ее хватку — мерзкую и болезненную.
От отвращения его всего передернуло.
Что это было? Как так можно! Эта неприятная женщина просто подошла к нему и схватила за член, словно перед ней был не живой мужчина, а вещь.
Возмущенный, растерянный Э’эрлинг никак не мог отдышаться. Равнодушие любимой задевало его до глубины души, хотя он и понимал, что оно фальшивое, показное. Это было глупо, но ему хотелось, чтобы Триса, как обычная женщина, вцепилась сопернице в волосы, защищая то, что принадлежит ей. Хотел увидеть ревность. Но Триса не дернула и бровью, словно пленник ничего для нее не значил.
Впрочем, очень хорошо, что она умела держать себя в руках.
— Как мило, на нем нет трусиков, — поглумилась рыжая, и Э’эрлинг покраснел до корней волос. — Когда он тебе наскучит, отдай его на общий стол.
Мерзкая баба, мерзкое место.
Но даже сейчас Э’эрлинг не жалел, что приехал сюда, иначе им с Трисой пришлось бы расстаться.
Он потерпит.
И эти гадкие прикосновения, и эти оскорбительные смешки, и всё то неприятное, что ожидает его в будущем.
Ради Трисы. Ради своей цели. Он в лепешку расшибется, но добьется того, чтобы они стали настоящей семьей.
— Кстати, раз уж зашла речь, — сказала ситхлифа с волосами, похожими на туман. — В честь твоего возвращения Смотрительница устраивает пир. Знаю, ты не любишь есть со всеми, но в этот раз отвертеться не получится — это ведь ты виновница торжества. Так что ждем тебя вечером в главном трапезном зале.
Заметив реакцию Трисы, Э’эрлинг напрягся. Маска, которую та удерживала на лице, дала трещину. Скулы заострились, щеки побледнели, в глазах мелькнуло затравленное выражение.
Но голос, когда она ответила, был невозмутим.
— С удовольствием приду, Три тысячи пятнадцатая.
Глава 35. Э’эрлинг
Они шли по длинному коридору с арочным потолком. Каждый шаг эхом отражался от голых каменных стен. В железных прихватах горели факелы, но пламя их было не настоящее, а синее, магическое, холодное — оно не обжигало протянутую к нему руку.
Изредка на пути встречались массивные дубовые двери с латунными ручками и отверстиями для ключа. Ту, что притаилась за углом, в небольшой тупике, Триса рывком распахнула перед Э’эрлингом.
— Заходи, — бросила она с недовольством в голосе.
Крылья ее носа подрагивали. Губы были поджаты. Шрам на лице словно налился кровью, став более ярким и выпуклым.
А тон, которым она говорила…
Он замораживал!
Эта холодность болезненно царапнула по оголенным нервам.