Сердце Э’эрлинга тяжело билось мне в лопатку. Когда его грудь вздымалась от дыхания, то на несколько секунд прижималась ко мне сильнее.
Внизу, в тумане, показались силуэты четырех стражников. Они шли к телеге и несли тело, завернутое в саван.
Наш вчерашний ужин?
— Я люблю тебя, — шепнул мне на ухо Э’эрлинг и задержал дыхание. Его грудь стала неподвижной, а сердце забилось чаще.
— Не любишь, — усмехнулась я. — Поверь, если ты меня полюбишь, я узнаю об этом первой. Но этого не случится, потому что…
Я невольно коснулась шрама на лице. Сегодня он ныл, как ноют кости стариков на смену погоды.
— Что за бред! — Э’эрлинг резко сжал мои плечи, но тут же отпустил их. Его грубое прикосновение отозвалось болью. — Я знаю, что чувствую. Твое упрямство оскорбительно. Если ты сама меня не любишь… Я же не требую от тебя ответа. Не прошу взаимности. Вообще ничего не прошу. Если тебе нечего сказать на мое признание, могла бы просто промолчать.
Э’эрлинг гневно дышал мне в затылок. С высоты третьего этажа я смотрела на то, как мертвое тело грузят в телегу. Возница тоже наблюдал за суетой стражников, сидя на козлах. Его дохлая кляча пряла ушами и махала хвостом — нервничала.
На мгновение я представила, что там, за этими белыми тряпками, синее, потухшее лицо Э’эрлинга, и прикусила щеку изнутри. Во рту разлился тошнотворный железный привкус.
Когда-нибудь точно такая же скрипящая телега приедет и за моим любовником. Не сегодня так завтра. Не на этой неделе так на следующей. Через месяц. Через год. Рано или поздно правда о наших отношениях вскроется, и тогда его, как и вчерашнего беднягу, уложат на старые, застеленные соломой доски и увезут в туман, к похоронной яме.
— Уходи, — шепнула я с мукой в голосе и применила свой дар ситхлифы, пытаясь подчинить Э’эрлинга своей воле. — Сегодня ты уйдешь отсюда и вернешься в Шотлен.
— Ага, щаз, — мрачно отозвался эльф, не подозревая, что я использую против него магию.
Видя, что любовник не двигается с места, хотя давно должен был превратиться в послушную марионетку, я горько рассмеялась, качая головой.
— Что? — не понял Э’эрлинг.
Я снова мысленно приказала ему уходить, но уже знала, что ничего у меня не получится, уже чувствовала горький и сладкий вкус поражения. Мой подбородок дрожал. Уголки губ ползли то вверх, то вниз. Я не понимала, смеяться мне или плакать. Словно огромный спрут, я разворачивала в воздухе невидимые щупальца своего дара, но они проходились сквозь Э’эрлинга, не в силах коснуться его тела и разума.
— Отриньте любые привязанности, — шепнула я. — Они делают ситхлиф слабыми. Знаешь почему?
— Очередная глупость, которую вам внушила хозяйка. Ей не с руки, чтобы ее марионетки создавали семьи и рожали детей. Это будет отвлекать ситхлиф от их обязанностей. Беременную женщину не отправишь на задание. У молодой матери меняются приоритеты. Тот, кому есть, что терять, куда менее охотно рискует жизнью.
Я спрятала улыбку за упавшими на лицо волосами.
Э’эрлинг был прав и не прав. Я не сказала ему главного: ситхлифа не может подчинить своей воле человека, которого по-настоящему любит, — ее дар на него не действует.
Телега, поскрипывая, тронулась в путь, и вдруг туманную тишину, хрупкую, как стекло, разорвал колокольный звон. Глубокий жестяной звук бил по ушам, и ты невольно съеживался, охваченный тревогой.
Бом-бом-бом.
Ворона слетела с дерева, испуганная внезапным шумом.
Возница оглянулся на Цитадель, прежде чем исчезнуть в тумане.
— Что это? — прижал меня к себе Э’эрлинг.
— Кто-то умер, — нахмурилась я. — Кто-то из наших.
Глава 41. Желанная
Я оставила Э’эрлинга в спальне. Служанка передала, что Смотрительница собирает всех ситхлиф в зале с колоннами на первом этаже. Вероятно, она хотела сообщить имя той, что отправилась на небеса в чертоги Многоликой.
Кто-то из наших сестер не вернулся с опасного задания?
Кого-то убили?
Я шла, и эхо выгрызало у меня из-под ног каждый шаг. Под ребрами ворочалось дурное предчувствие. Кроме того, мне снова хотелось есть. Когда я была на лестнице, ноздри раздулись, уловив запах свежей выпечки, что доносился из кухни, и желудок предательски заурчал. Испугавшись, я сжала руками живот — сильно, до синяков — пытаясь заставить его замолчать. Если кто-то услышит…
О богиня, что со мной?