— Да, — сдался Э’эрлинг. — Пожалуйста. Тебе ведь нравится, когда я прошу.
— И когда ты стонешь.
Э’эрлинг замер: губы Трисы разомкнулись и приблизились к возбужденному члену. Живот эльфа напрягся, бедра задрожали, воздух в легких закончился. В предвкушении удовольствия он задержал дыхание.
Одной рукой Триса нежно мяла его мошонку, другой — водила по влажному набухшему стволу, а кончиком языка дразнила продольную складку на чувствительной головке. На радость своей любовнице, Э’эрлинг стонал на всю комнату — его наверняка слышал весь этаж. И плевать! Теперь можно! Пусть слышат. Пусть завидуют.
Чтобы не дергаться и этим не тревожить рану под повязкой, он отчаянно вцепился в простыню и вдавил затылок в подушку. Под закрытыми веками заплясали искры.
Несколько минут Триса просто доила его, сначала ласково, почти лениво, потом требовательно и жестко, а затем Э’эрлинг почувствовал, как измученный удовольствием член скользнул между ее приоткрытыми губами. Только чудом ему удалось улежать неподвижно и не спровоцировать новый приступ боль.
Это было так…
Уже второй раз Триса делала с ним это. Ласкала ртом. Впускала в мокрую жаркую глубину. Дарила особое запретное наслаждение, о котором в Шотлене он не смел бы и мечтать.
Задыхаясь, он до треска сжимал в кулаках тонкий хлопок простыни. Боль в раненом боку все-таки проснулась, потому что он слишком сильно напрягал мышцы живота, но Э’эрлинг не обращал на нее внимания. С каждый секундой волна наслаждения поднимала его все выше и выше.
— Я сейчас, сейчас, — забормотал он, надавив любовнице на плечо, но Триса не отстранилась, задвигала головой быстрее, плотнее обхватила его губами. С восторгом и легким смущением Э’эрлинг понял, что любимая разрешает ему излиться ей в рот.
Эта мысль мгновенно толкнула его за грань.
Однако едва наслаждение схлынуло, Э’эрлинга охватил дикий стыд. Румянец страсти стремительно перерос в румянец неловкости. После того, что он сделал, смотреть Трисе в глаза, а тем более на ее испачканные губы, было невыносимо.
Это же мужское семя, жидкость из его срамного органа, а он вынудил любимую ее проглотить. К тому же извергся, как никогда, обильно. Казалось, этот буйный фонтан никогда не иссякнет.
Взмокший, красный, Э’эрлинг отвел взгляд, не зная, что теперь говорить и как себя вести.
Извиниться? Глупо.
Молчать? Еще глупее.
Притвориться, что ничего не случилось? Хороший вариант, но он выше его сил.
— В чем дело? — голос Трисы прозвучал строго, и Э’эрлинг заерзал затылком по подушке. — Тебе не понравилось?
Краем глаза он увидел, что любимая уперла руки в бока и свела брови вместе.
Не понравилось?
— Нет! Нет! Это было… лучшее, что… Это…
— Тогда в чем дело?
Э’эрлинг вздохнул и робко взглянул на Трису из-под опущенных ресниц. Взгляд, как назло, упал на белую капельку в уголке ее рта, и щеки эльфа мучительно вспыхнули.
— Невкусно? — спросил он, не успев прикусить язык.
О богиня, из всех глупостей, которые только можно было ляпнуть, он выбрал наибольшую.
Триса вскинула брови, а потом от души расхохоталась.
Ее смех ножом резанул по натянутым нервам. Э’эрлинг напрягся, но затем любимая взлохматила его волосы, ласково назвала дурачком, и от сердца отлегло.
— Я тоже хочу сделать для тебя такое, — прошептал он, трогая бинты на боку.
— Сделаешь, когда поправишься.
— И хотелось бы кровать побольше.
— Купим, — Триса потянулась, сидя на самом краешке постели. Улыбаясь незнакомой беззаботной улыбкой, она раскинула руки в стороны, словно хотела обнять весь мир. — Теперь все здесь изменится. Никто больше не посмеет диктовать ситхлифам как жить. С прошлым покончено. Начинается новая эпоха.
С нежностью женщины, осознавшей себя матерью, Триса коснулась своего живота, еще плоского, но уже не пустого. Никогда прежде Э’эрлинг не видел, чтобы ее взгляд был таким мягким и открытым, а лицо — умиротворенным.
— Ты же его оставишь? — с тревогой спросил он, накрыв ее пальцы, лежащие на животе, своими.
— И оставлю. И на этом не остановлюсь. Мы с тобой не остановимся.
Поднявшись с постели, она подошла к окну, сквозь которое в спальню сочилось мерцание луны. В потоке этого зыбкого, призрачного света ее тонкая фигурка казалась особенно хрупкой, эфемерной. Наблюдая за любимой с кровати, Э’эрлинг не мог прогнать с губ улыбку. Сердце все время сбивалось с ритма — то колотилось, как бешеное, то счастливо замирало в груди.
— Всё-всё теперь изменится, — шептала Триса полной луне. — Мы воспитаем новое поколение ситхлиф. Это место перестанет быть тюрьмой, а мы — его пленницами, заложницами собственного голода. Будет любовь, будут дети и семьи, и свободный выбор для каждого. И однажды, когда я изменю этот мир, когда Цитадель станет другой, такой, какой я вижу ее в своих мечтах, мы уедем отсюда. Уедем отсюда вместе. Я откажусь от поста смотрительницы и стану просто женщиной, просто женой и матерью в маленьком горном домике среди необъятных изумрудных просторов. Когда-нибудь. Но не сейчас. Сейчас мы лишь в начале пути. Но это путь, — она обернулась и подмигнула Э’эрлингу, — это путь к лучшей жизни.