Вдруг Ламберт вскочил на ноги и перевалился через бруствер. Том попытался поймать его, но уже было поздно. Ламберт перебрался через проволочные заграждения и бежал на вражеские окопы, забрасывая их, как ему казалось, гранатами.
— Вонючие пушки! — визжал он. — Сейчас я заткну вас! Я заставлю вас замолчать раз и навсегда!
Том, как ветер, бросился за ним, но Ламберт замертво упал — снайперская пуля угодила ему прямо в лоб. Том развернулся и побежал назад. Он прыгнул в окоп головой вперед и почувствовал, как его словно молотком ударили по ноге. Пуля сорвала каблук с сапога.
Иногда, когда солдат отводили с передовой и размещали в каком-нибудь амбаре или коровнике, они могли растянуться на соломе и проспать часов десять-двенадцать. Они спали как убитые. Если бы протрубили последние архангельские трубы, зовущие на страшный суд, они их ни за что бы не услышали.
Но через день-другой они оживали. Горячая еда в спокойной обстановке, горячий чай, заваренный на чистой воде, возможность посидеть и покурить, баня и бритье делали новым человеком даже тех, кто считал, что уже выдохся, и даже конец света казался им еще преждевременным. Кое-что можно было сделать. Если повезет, можно побродить там, где все еще росла трава и па деревьях распускались листья, где воздух еще оставался свежим и где с зеленых пшеничных полей взлетали жаворонки и пели, зависнув в синем небе.
— Забавно, — говорил Том, — здесь так много вещей совершенно таких же, как дома.
На ферме, где их поселили, был яблоневый сад, и бутоны только начинали распускаться. Том сидел на земле и наблюдал за ласточками, строившими гнездо под карнизом разрушенной фермы. Несколько цыплят бегало в траве, а девочка лет семи-восьми с очень серьезным выражением лица, сидевшая чуть поодаль, присматривала за ними.
Дом уже не был просто разбитой скорлупой. Там жил пожилой фермер со своей семьей — женщинами и маленькими детьми. Мужчины помоложе ушли сражаться. Старик в соломенной шляпе на затылке и с короткой глиняной трубкой в зубах забрался на крышу и приколачивал дранку к стропилам. Женщины работали в поле. Одна из них пахала на коровах.
Том поднялся и подошел к девочке. Она хмуро посмотрела на него.
— Не бойся, я не украду твоих цыплят.
— Comment[11]?
— Цыплята, — сказал он, указав на них. — Я их не украду, и яйца тоже.
— Comment?
— Я смотрел на ласточек, вот и все, и на бутоны на деревьях. У вас, думаю, хорошо уродятся яблоки, если не будет поздних заморозков.
Ребенок ничего не сказал. Девочка не понимала его. Она сидела, засунув руки под передник, и хмурилась еще сильнее прежнего.
— Вот, посмотри, — сказал он ей, вынимая из кармана фотографию. Ее прислала в письме Бетони, и на ней была мать в саду в Коббзе. Она держала в руках соломенный садок для пчел — собиралась взять пчелиный рой, который собирался на стволе яблони.
— Знаешь, кто это такие? Я смотрю, у вас есть своя пасека, вон там. А это в Англии. Видишь, там тоже бутоны на деревьях. Такие же, как у вас тут.
Девочка взяла фотографию и долго ее разглядывала. Потом отдала ее Тому и опять засунула руки под передник.
— C'est la ruche, — пробормотала она, — pour les abeilles[12].
— Ну, да. Как я тебе и говорю. Это в Англии.
Том отошел. Ему навстречу шли Ньюэз, Дансон и Эванс. Они остановились, чтобы понюхать яблоневый цвет.
— Эй, Том, братаешься?
— Я пытался объяснить ей, что не собираюсь стащить ее кур или яйца.
— Если бы не ее дедушка, мы бы уж наверняка это сделали. У старого черта припрятан обрез.
— Хотел бы я поговорить с людьми здесь. Но не могу, и это кажется мне ужасным.
— Что это с тобой, Тосс? Ты даже с нами не очень-то разговорчив. Ты всегда был молчаливым мерзавцем.
— Я говорю тогда, когда у меня есть что сказать.
— Обычно по вторникам и пятницам, да?
— Не обращай внимания на Пекера, — сказал Ньюэз. — Он просто проиграл в покер.
Том нашел кусок ствола каштана размером почти с кулак и вырезал на нем портрет девочки. Когда у него находилась свободная минутка, он работал над портретом, по памяти восстанавливая черты круглой головки, грациозно посаженной на прекрасной шейке.
Батальону было приказано сниматься, и солдаты строились за деревней. Том пошел к старой ферме и встретил девочку, которая гнала по улице коров. Он вынул деревянную головку из кармана и отдал ей.
— Это тебе, — сказал он. — Сувенир. Я сам это сделал, видишь. Вот этим ножичком. Надеюсь, он тебе понравится.