— Бестолковый парень, — сказала цыганка. — Уйти в армию и бросить нас! Он уже никогда не станет таким, как был, миссис Изард, связавшись с этой дурацкой войной.
— Никто уже не будет прежним, миссис Рейнбоу.
Когда цыганка ушла, Бет подняла глаза и встретилась со взглядом Тома.
— Хотел бы я быть там, — сказал он, улыбаясь, — когда полковник Александра получит это письмо.
— Как там Вильям и Роджер? — спросил Джесс. — Они все такие же крепкие и бодрые? — Он спрашивал об этом уже в сотый раз.
— Они в порядке, — подтвердил Том. — Они здорово выросли, оба. Вильям ростом почти что с дом.
— Ну да, он теперь бомбардир, помнится.
Вильям и Роджер сфотографировались в Руане и послали фото домой. Тогда в декабре в Хантлип пришел старый солдат, ковылявший на костылях, потому что потерял ногу в четырнадцатом году в битве за Монс. Он зарабатывал на жизнь тем, что писал портреты с фотографий солдат, которые ушли на фронт. Он обходил деревню и стучался в двери.
— Мужья, отцы, сыновья, любимые. Если у вас есть их фото, я скопирую для вас, сделаю настоящий портрет маслом.
Бет дала ему фотографию Вильяма и Роджера, сообщила все подробности цвета. Он скопировал все точно, как в жизни. Портрет повесили в гостиной над камином, и братья смотрели с него на свою семью: светловолосые, с прямым взглядом проницательных синих глаз, с сияющими лицами, гордые тем, что сидят вместе в военной форме. У Вильяма две нашивки на рукаве, пуговицы обоих начищены до блеска.
— Тебе тоже надо сфотографироваться, — сказал Тому Джесс. — И мы попросим художника сделать и твой портрет.
Он боялся, что Том, возможно, чувствует себя одиноким, потому что бабуся Тьюк всегда вязала что-нибудь для Вильяма и Роджера, но никогда ничего для Тома.
— Ты не переживай, — прошептал Джесс. — Потому что бабуся вяжет уже не так, как раньше.
— Чем тебе плохо мое вязание? — спросила бабуся, выпрямившись и глядя на Джесса. Зрение у нее было плохое, но вот слух просто превосходный. — Чем плохо мое вязание, хотела бы я знать?
— Ну, у той перчатки, что ты связала, было слишком много пальцев, а шапка получилась наполовину бордовая.
— Это маленький Дик сделал, поменял шерсть, пока я не видела. — Бабуся наклонилась вперед и коснулась руки Тома. — Я тебе что-нибудь свяжу. Что ты хочешь? Носки? Или перчатки? Или плед?
— Не беспокойся, у меня все есть.
— Ты, казалось, всегда не замечал холода.
— Я в порядке, — сказал Том. — Мне всего хватает.
Бет и Бетони присылали ему шерстяные вещи. Они присматривали за тем, чтобы у него все было.
— Что бы ты больше всего хотел получить? — спрашивала его Бетони. — Что тебе кажется самым необходимым?
— Большой фруктовый пирог, такой, как твоя мать однажды присылала в банке. В нем было много миндаля.
— Ты не знаешь про ограничения в продаже сахара? В новом году его будут отпускать по карточкам.
— Я думал, может, Бет удастся сэкономить немного меда.
— Мать говорит, что никогда еще люди так участливо не спрашивали ее о пчелах, как в последнее время, когда сахара стало не хватать. Но у нее, конечно же, есть немного меда для тебя.
Они были на кухне одни. Том сидел, глядя на огонь. Бетони наблюдала за ним.
— Ты никогда особенно не любил фруктовый пирог.
— Там мы были ему очень рады.
— Что ты имеешь в виду, когда говоришь «мы»?
— Ребята, — сказал он. — Им всегда нравится фруктовый пирог.
— Я должна печь пироги, чтобы накормить парней?
— Не их специально — мы всегда делимся, — сказал Том. — Мы всегда делим на всех то, что присылают. Это здорово, знаешь ли. Мы ведь все время немного голодные.
— Но почему? — удивилась она. — Почему они не кормят вас как следует?
— Много продуктов растаскивают, — пояснил Том. — Некоторые парни продают их магазинам и кафе. Что-то в этом роде, я слышал. Как бы то ни было, думаю, это правда.
— Но это ужасно! У меня просто кровь закипает, когда слышу о таких вещах! Должен же быть надзор.
В печи потух огонь, и Том нагнулся, чтобы подбросить дров. Он молча смотрел на Бетони некоторое время.
— Я очень расстроился, — сказал он, — когда узнал, что капитан попал в плен.
— Да, — сказала она. — Надеюсь, что немцы обращаются с ним неплохо. В письмах он говорит, что все в порядке, но я не перестаю беспокоиться.
— Мне кажется, не все немцы плохие. Некоторые — может быть, но не все. С ним все будет хорошо, Бет, не волнуйся.