Лежа на своей постели, я слушал их разговоры. Истории о любви, о мужьях и о том, что приносило им счастье или горе. И каждый раз, когда та или иная подруга оставалась у нас на ночь, я притворялся, что заснул, а сам потихоньку наблюдал за ними. Чаще всего у нас ночевала моя крестная Семира — наполовину эритрейка, наполовину итальянка.
Даже столько лет спустя, стоило мне закрыть глаза, я видел перед собой Семиру. Только теперь она уже была не крестной, которая делилась со мной своей мудростью и советами, а богиней любви и желания. Она была единственной женщиной, которую довелось мне увидеть обнаженной, и когда я вспоминал изгибы ее тела, моя кровь начинала бурлить.
Я помню, как однажды, когда мне было лет девять, я сидел у Семиры на коленях. Она жевала резиновую жвачку, мелькавшую иногда между ее полных алых губ. На ней была белая блузка с глубоким вырезом, открывающим верхнюю часть груди, туго затянутая вокруг талии. Это была моя любимая блузка. Семира расчесывала волосы, а я наблюдал за движением ее рук. «Можно мне твою жвачку?» — спросил я. Семира кивнула и языком вытолкнула жвачку на самый край губ. Я протянул пальцы к ее полуоткрытому рту и снял с губ теплую влажную жвачку. Сладости в ней больше не осталось, но зато она вобрала в себя вкус рта Семиры. Я медленно жевал, а мои глаза блуждали по ее длинной шее, по золотому ожерелью, так сочетавшемуся с ее светло-коричневой кожей, по выпуклостям ее грудей. Зачарованный, я не мог оторвать взгляд от этих загадочных полушарий. Улыбаясь, Семира отвернулась.
6
На следующее утро я встал в пять часов и отправился на автомойку. Мне предстояло отработать последний день перед двухнедельным отпуском.
Автомойка находилась на тихой улочке недалеко от Аль-Нузлы в районе, населенном выходцами из Чада. В соседнем доме чадец-мусульманин устроил школу, где обучал детей французскому и английскому языкам.
В основном клиентами мойки были богатые саудовцы, которые жили в роскошных домах на Аль-Нузле. Их машины пригоняли на мойку шоферы.
Летом, однако, почти все богачи разъезжались на отдых, обычно в Европу, и работы у нас становилось меньше. Поэтому хозяин — пятидесятилетний чадец — разрешал мне брать отпуск. Каждый год он отпускал меня на две недели, а для иностранца вроде меня это был неслыханно долгий отпуск. Так что можно сказать, что мне повезло, хотя в течение года хозяин заставлял меня работать с раннего утра и до позднего вечера. Даже когда клиентов не было, я не мог уйти домой пораньше: вдруг кому-то понадобится срочно поехать на важную встречу в неурочное время.
Когда день начал клониться к вечеру, хозяин сообщил мне, что, помыв «роллс-ройс» и два «мерседеса», я могу идти. Мой летний отпуск начался.
Настало время, когда я смогу долгими часами сидеть на берегу, в укрытии из валунов, лелея свое одиночество и согреваясь воспоминаниями.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЛЕТНЕЕ ОДИНОЧЕСТВО
В июле, когда все разъехались на отдых, в Джидде установилась непривычная тишина. Район Аль-Нузла обезлюдел, даже прохладными вечерами на улице никого не встретишь. Дороги, по которым неделю назад было не проехать, вдруг стали свободными.
Почти все, кого я знал, покинули Джидду. Мои приятели Фейсал и Зиб Аль-Ард сражались в Афганистане. Джасим был в Париже, покупал подарки и искал новые идеи для интерьера своего кафе. Яхья ходил по горам и, несомненно, не упускал случая заняться любовью где-нибудь на горном склоне. Не осталось никого, только я. О том, чтобы навестить дядю или брата, я уже не думал, — что толку, ведь они не хотят меня видеть. Кроме того, они не станут разговаривать ни с кем, кто имеет отношение к заведению Джасима. Мой дядя не знал, чем я там занимался, но он из тех людей, кто принимает на веру худшее из возможного. Этому его научила религия.
В нашем районе на отдых не уезжало только четыре категории людей: те, у кого нет денег, те, кому не к кому ехать, те, кто считает отдых запретным и вульгарным времяпровождением, и те, кому нравится опустевший город. Пока я работал у Джасима, у меня скопилась небольшая сумма денег, и я мог позволить себе поездку, но единственным местом, куда бы я хотел поехать, была моя родина, где живут мама и Семира. Только ехать туда нельзя, там идет бесконечная война.