Дядя продолжал:
— Сегодня мне нужно, чтобы ты отнес документы нашему покровителю, благословенному Бадеру ибн Абд-Аллаху. Он просил, чтобы это сделал ты. Нам нужно продлить вид на жительство.
Мне уже давно было известно, что каждый иностранец, живущий в Саудовской Аравии, должен иметь покровителя — кафила, который является саудовцем и готов поручиться за тебя перед властями Королевства, разумеется, за ежегодную плату. Но только в тот апрельский день до меня дошло, что кафил в результате получает полный контроль над жизнью тех, кому покровительствует.
Я сказал дяде, чтобы он сам отнес документы, как всегда это делал, и уже собрался уходить со школьной сумкой на плече, но дядя схватил меня за руку. Его лицо покрылось потом.
— Пожалуйста, не упрямься, Насер, — умоляюще произнес он. — Мы должны слушаться кафила и делать так, как он велит. Нам нужно продлить вид на жительство. А он попросил, чтобы пришел именно ты. Если мы не сделаем всё так, как хочет наш покровитель, то он рассердится, и мы не сможем остаться в этой стране. Прошу тебя, Насер. Умоляю тебя.
Я колебался. Никогда дядя не разговаривал со мной в таком тоне. Мой бедный дядя, взваливший на себя заботу о детях презираемой им сестры, работал в этой богатой стране на правах эмигранта и едва сводил концы с концами.
Потом я подумал: почему я сопротивляюсь? Надо только сходить к кафилу, а потом целый день буду свободен.
— Хорошо, — сказал я дяде. — Я схожу.
Он вручил мне документы.
— А деньги? — поинтересовался я.
— Какие деньги?
— Две тысячи риалов. Чтобы заплатить за новый вид на жительство.
— У меня нет денег. Но кафил сказал, что на этот раз не потребует платы, да благословит его Аллах.
Я попытался улыбнуться — ради дяди. Но мы оба знали, что в Саудовской Аравии для чужестранцев не бывает ничего бесплатного.
Я позвонил в дверь виллы, и мне открыл улыбающийся слуга-эритреец по имени Харун. Он попросил меня обойти здание и зайти с черного хода, потому что жена и дочери кафила как раз собирались выходить. Я кивнул и направился по тенистой аллее вокруг дома. Дверь мне снова открыл Харун, как всегда с улыбкой, и пригласил пройти в просторный внутренний двор. Он указал на узкую тропинку среди фруктовых деревьев, по которой мне следовало двигаться.
— Эй, Али! — крикнул Харун, идущий вслед за мной, — скажи благословенному господину, что мальчик уже пришел.
В одной из дверей показался Али и велел мне подождать. Повсюду валялись игрушки и велосипеды. Стены внутреннего двора, разрисованные абстрактными узорами на бирюзовом фоне, приятно контрастировали с зеленью растений. Кроны садовых деревьев пронизывал золотистый солнечный свет. Сильно пахло благовониями. Я запрокинул голову и насчитал четыре этажа. Место, где я стоял, было лишь малой частью дворца кафила.
Вернулся Али и сообщил, что кафил готов принять меня.
— Иди, — сказал он, склонив голову.
— Куда? Почему ты меня не проводишь?
— Да не нужно ничего, просто иди, сам найдешь, — отнекивался Али, не поднимая головы.
Я приблизился к дому и, не зная, в какую из дверей заходить, обернулся к Али.
— В какой он комнате?
— Там, — сказал он, указывая на широкую дверь возле лаймового дерева. — Заходи.
Не успел я подойти к двери, как она распахнулась, и на пороге появился крупный мужчина, одетый в дорогие тяжелые одежды.
Еще будучи маленьким мальчиком, я пару раз видел нашего покровителя, но в его доме оказался впервые. Он пристально смотрел на меня.
— Добро пожаловать, Насер, — широко улыбнулся кафил.
— Спасибо, — сказал я и склонился, чтобы поцеловать его руку.
Мы вошли в традиционную арабскую гостиную, пахнущую восточными благовониями. Стены понизу были обложены матрасами и большими подушками, на полу лежали цветастые ковры, в которых ноги утопали по щиколотку.
Я подождал, пока усядется кафил.
— Садись, — сказал он мне, подкладывая себе под спину подушки. — Ты принес бумаги?
— Да, — ответил я и вручил ему заполненные формы с нашими фотографиями, после чего тоже сел.
Кафил стал проверять документы, а я разглядывал большой портрет хозяина дома, висящий у него за спиной. Он был изображен в золотистой накидке поверх ослепительно белого тоба, с величественным выражением лица.
«Как он умудряется сохранять по-мальчишески гладкие щеки в таком возрасте?» — гадал я, когда он спросил меня: