Пан Флидер слушал их нудные сетования и с досадой качал головой. Считал, что Эма будет знать, что делать. А если нет, то сама жизнь подскажет. Правда, и пану Флидеру Эмина навязчивая идея деятельности в таких — на взгляд людей старшего поколения — непостижимых и неприемлемых формах казалась суетной и никому не нужной. На собственном малоприятном опыте он убедился, что плоды, которые приносит свято чтимый труд, бывают иногда весьма и весьма кислы. Она станет лечить людей — занятие более возвышенное и похвальное, чем копить гонорары от выигранных процессов и бракоразводных дел. На склоне своей адвокатской деятельности пан Флидер начал думать, что профессия, которую долгие годы считал делом высокой моральной значимости, не имеет со справедливостью — какой он понимал ее уже в зрелые годы — решительно ничего общего. Справедливость. Что это, в сущности, такое? Продажная девка с повязкой на глазах. Справедливость! Смешно. Вот и жена его частенько ратует за справедливость, когда пеняет молодым.
— С нами-то, безусловно, кончено, — врывался он в ее запальчивые разглагольствования (без видимой связи, конечно, но с явным мстительным чувством). — Я имею в виду не нас с тобой, — упрямо развивал он свою мысль, — мы, слава богу, здоровы и обеспечены. Все кончено с нашей эпохой, мы пережили то, что нам не следовало пережить: девятнадцатый век.
Пани Флидерова относила подобные восклицания и к их союзу, всегда столь гармоничному и верному, и по обыкновению начинала плакать. Нет ничего страшнее слез состарившейся женщины. Как ее успокоить? Как облегчить этот свинцовый груз?
Самое тяжкое разочарование, которое уготовили им дети, уже постигло их, — теперь они мало-помалу привыкали к мысли, что изменить ничего нельзя. В январе — или, может быть, в феврале — из обжитого родительского дома переехал сын Иржи с женой, забрав и ту беспомощную, робкую сироту, Надежду Томашкову. И как они могли решиться на этот бессмысленный шаг?
— У них, конечно, были свои основания, — сказал отец, не менее уязвленный и обескураженный таким необъяснимым жестом.
— Еще бы… — поднесла к глазам платочек мать. — Эти их основания! — произнесла она высокомерно.
— Искали одиночества, — провозгласила тетя Клара.
Родные удивленно на нее взглянули. Что знает о таких вещах она? «Девица с подходящим приданым», познавшая… впрочем, кто знает, что она познала в доме с окнами на Прагу, с супругом, первым и единственным мужчиной в ее жизни — хотя и этого нельзя сказать с уверенностью. Что эта овдовевшая жена может знать об одиночестве, которого ей не пришлось изведать (или, может, пришлось — как раз в те долго длившиеся годы, когда жила среди комфорта и учтивых фраз), что может знать она о чувствах своих близких, которые, возможно, вовсе не были ей близки, и она была одинока или, во всяком случае хотела бы не находиться среди них, чтобы не чувствовать своей зависимости. И все же им казалось неуместным допустить, что Клара тоже что-то знает о жизни, ее треволнениях, признать за нею право объяснять им, что такое одиночество. Им, которые столько раз были так безжалостно одиноки, когда у них забрали сына, дочь и когда принесли младенца Ладика — такого хрупкого, что страшно было и притронуться. Она, видите ли, будет говорить, что Иржи и Ирена искали одиночества — при том, что одиночество кошмар, при том, что в этом родовом особняке есть столько мест для отдыха и творческой уединенности, если она им так нужна!
— Скорее даже вот что, — размышляла тетя Клара, — я с первой минуты, как ее увидела, подумала, что она над нами про себя подсмеивается, она тут и не собиралась жить.
— Америку открыла, — ухмыльнулась пани Флидерова. — Конечно, не собиралась. Но почему? В этом загадка. Почему? Могла разве она что-то почувствовать? Разве когда-нибудь я хоть словом, хоть намеком?..
— Нет, тут другое, — не сдавалась тетя Клара. — Нас она не боится, мы ей только смешны. Она боится дома — вот в чем дело. Его она боится.
— Господи, Клара, привидения тут, что ли?
— Мебель, и вообще… Вещи, картины, воздух — жили тут поколения людей, перед которыми дед ее ломал шапку. Ты этого не можешь понять, ты тут выросла, а я понимаю. Я тоже сюда попала выйдя замуж.
— Ты никогда такого не говорила, — изумилась пани Флидерова.
— Нет, я гордилась, что попала в такой дом. Знаешь, что это для меня значило!
Пани Флидерова засмеялась: