Был четверг, день, не пользующийся у детей особым расположением, поскольку он слишком срединный. До воскресенья далеко, и от воскресенья столько же. Непопулярность этого фатально срединного дня усугублялась к тому же обычаем, по которому уже почти столетие занятия по четвергам велись и в послеобеденные часы. От восьми до двух, от двух до четырех или пяти, а до воскресенья так далеко — об этом лучше и не думать. Иренка пришла в школу утром весьма оживленная. Но была досадно рассеянна. Пропускала мимо ушей вопросы не только учителей, в чем, конечно, ничего ужасного не было, но и своих однокашников, а это уже настораживало. На большой перемене она не пожелала участвовать в захватывающей игре в «королеву Викторию», которой эта школа славилась, передавая ее правила, словно героическую сагу, из поколения в поколение. Надя было подумала, что Иренка подхватила грипп — за неделю до этого не по-осеннему солнечного дня упорно шел проливной дождь, — и она посоветовала Иренке не приходить после обеда в школу, а лучше как следует пропотеть, чтобы избавиться от простуды. Иренка, выслушав этот мудрый совет, покачала головой и сказала, что именно после обеда ей необходимо быть в школе.
И она пришла после обеда. Одета была нелепо — лыжные брюки и короткая куртка из шелкового репса. В ответ на удивленные взгляды учеников она объяснила, что ее все время знобит и что спрашивать ее сегодня не будут, и, стало быть, в том, что она пришла в школу в брюках, нет особого прегрешения. Надя смотрела на Иренку с беспокойством, ей казалось, что у подруги жар, но молчала.
Будь Надежда поопытней в отношениях с людьми, повнимательней к окружающему, она сразу бы поняла, что Иренка вовсе не простужена, а что с ней происходят куда более серьезные вещи. А свяжи она это открытие еще и с особым временем, в котором им довелось жить, у нее мороз пробежал бы по коже. Надя, конечно, испугалась бы за Иренку, потому что привязалась к ней всей душой, да и вообще от природы была чуткой и добросердечной девочкой. Пожалуй, даже хорошо, что у нее еще не развилась способность связывать вещи воедино — свойство, обусловленное особой прозорливостью. Надя с любопытством пробежала глазами записку и улыбнулась. Содержание записки ее успокоило. Ах вот оно как, ну понятно. Только что же означает этот спортивный наряд? Чудно́, право. Но ничего не поделаешь.
Весь класс, тридцать мальчиков и девочек, одолевала сонливость. Правда, на первый взгляд — если бы, скажем, случайно посетил урок директор — могло показаться, что ученики с особой сосредоточенностью слушают учителя. Правда, опытного педагога не проведешь. Был урок английского, который давал тот самый патриотически настроенный учитель в чамаре, не без основания подозревавший Иренку в опасных политических взглядах. Сонное состояние своих учеников он понимал, но был не в силах преодолеть его. Ему ничего не оставалось, как приступить к плавному изложению правил образования будущего времени в английском языке. Мыслями он уносился неведомо куда, быть может, на зеленеющие нивы шотландские. Он тоже был утомлен, раздосадован и беспомощен.
Надя еще раз проглядела записку. Улыбнулась, вновь кивнула в знак согласия, хотя все еще толком не знала, какой именно помощи ждет от нее Иренка.
А текст записки был таков: «SOS! Тонем! У школы ждет меня девушка, зовут ее Эма, а у меня в шесть свидание. Помоги!!!»
Поскольку Иренка была девочкой одновременно и старательной, и смышленой, она, конечно, не могла не заметить, что «англичанин» не спускает с нее зорких глаз, но ведь даже попади эта невинная записка ему в руки — что в ней особенного; любопытно, что и взрослые, опытные люди считали Иренку существом «без проблем» — девочкой веселой, искренней и покладистой. Ах, до чего порой ошибаются люди! В Иренке не было ни одного из перечисленных и столь желанных для воспитателя качеств. Это была всего лишь способность приспосабливаться к окружающему. На самом деле Иренка была серьезная, склонная к грусти, замкнутая, до времени помудревшая. Может, потому она и сблизилась так с Надеждой.
Из класса они вышли последними. Надя ждала. Не расспрашивала, сумела унять свое любопытство.
— Ну как?
— Само собой, — ответила Надя.
Они молча спускались по лестнице, по которой валом валили ученики в просторный вестибюль, где возвышался огромный мраморный камин. На его массивном высоком консоле стоял бронзовый бюст бородача с лицом ничем не примечательным. Никто из учеников так и не знал — да и кому хотелось утруждать себя этим знанием, — был ли это бюст эпонима данного заведения или президента первой республики, которая успела уже стать второй. В описываемую пору бюст исчез, и осиротевший консоль возвещал лишь о своем намерении дождаться лучших времен.