Девочки постояли немного, наслаждаясь потоком приятного теплого воздуха. В начале сентября именно здесь они и познакомились. Словно сговорившись, обе поглядели вверх — не увидят ли они и сейчас, как по широкой, просторной, тогда столь выразительно опустевшей лестнице поднимается бравый офицер с саблей и в живописно развевающейся накидке. Весьма романтично! Но это было так давно и казалось уже таким нереальным, что обе лишь стыдливо опустили голову.
— Ну как? — повторила вопрос Иренка.
— Из академки? — спросила Надежда.
Иренкина улыбка красноречиво говорила — я еще не сумасшедшая. Однокашник — увольте, это, право, смешно. Академка — это же спокон веку инкубатор честолюбивых юнцов, а я не терплю ни их пустого честолюбия, ни их растерянного изумления перед открывающимся миром и таинствами жизни. Сейчас не время для этого.
— Так что? — спросила Иренка, скорей, саму себя. И это должно было означать — что же мы скажем Эме?
— Ну? — спросила Надя, и это означало то же самое.
Они спустились еще на несколько ступенек, в ученический гардероб. На них пахнуло привычным школьным запахом обуви, платья, книг и тетрадей, смешанным с ароматом духов франтоватых, но небогатых барышень и застоявшимся дымом тайных затяжек и окурков, утопленных в карманах девичьих и мальчиковых пальто.
Присев на скамейку, они переобулись. Иренка поглядела на часы. Такая роскошь досталась Надежде только после войны. Или война еще не кончилась? Но не стоит на этом заострять внимание. До этого события — а в Надиной жизни и такие мелочи тоже были событиями — мы еще дойдем. Время, которое показывали часы, Иренку вполне устраивало.
— У нас в запасе еще пять минут. Эма — замечательная девушка, но сегодня нам с ней, к сожалению, не увидеться.
— Из-за этого мальчика?
— Из-за него, но и по другой причине. Не смогу, Надя.
— А как я узнаю ее?
— Проще простого. Увидишь красавицу, рост сто восемьдесят или чуть меньше. — В Иренкином голосе была обычная легкая веселость, но Надя чувствовала, что подруга втайне чем-то озабочена, угнетена, видимо, ей предстоит что-то трудное, с чем нелегко будет справиться.
— Эма носит короткую стрижку наподобие каски…
— А цвет волос?
— Темный «тициан». На ней будет бутылочно-зеленый костюм с меховым собольим воротничком…
— О соболях я только в сказках читала. На что они похожи?
— На ее волосы. Подойдешь к ней и скажешь… да, что ты скажешь?
— Что тебе стало плохо, пришлось уйти из школы раньше.
— Нет, Эма знает, что я сроду не болела, да и потом…
— Что «потом»?
— А то, что мне нужно было проводить ее в одно место…
— Куда?
— Понятия не имею, но ты не бойся. Эму я знаю, это моя подруга.
Тогда еще редко в этом смысле употребляли слово «товарка».
— Хорошо. Тогда я провожу ее.
— Но что ты ей скажешь?
— Что ты попросила меня это сделать, потому что сама не смогла.
Иренка поглядела на Надю изумленно и рассмеялась. На этот раз искренним веселым смехом.
— Молодец, Надя!
— А как ты завернешь за угол, чтобы она не заметила? — спросила Надежда, вникая во все детали Иренкиной затеи. Не было нужды подробнее определять этот угол, расположенный чуть наискось против главного входа в школу. С незапамятных времен это было место встреч, а также первых тайно выкуренных сигарет, ибо это место из школьных окон не просматривалось.
— Ты выйдешь немного раньше. Думаю, Эма уже там. Проводишь ее. А меня тоже подождут. Только, пожалуйста, постарайся обойти наш угол стороной. Хорошо?
— Хорошо. Завтра расскажу, как все получилось. Твою Эму, наверно, узнаю.
— Конечно, узнаешь. Эма одна такая на свете. — Иренка казалась озабоченной, словно не была уверена, что все устроила должным образом.
Мы нередко слышим, читаем, а то и учим в школе о необычных явлениях природы, и, конечно же, вполне доверяем не только немудреному рассказу наблюдателя, но и научным данным и свидетельствам, зафиксированным в солидных трудах. И все же, пожалуй, этого недостаточно, чтобы составить себе ясное представление о необычных, большей частью опасных явлениях природы, о том, что происходит с землей и как себя чувствуют люди, на которых эти стихийные бедствия обрушиваются.