Из дворца она воротилась к концу рабочего дня, значит, в восемнадцать часов. От коллег узнала, что пан доктор тотчас позвонил пану доктору, ее отцу. Этого следовало ожидать — ведь вся эта история могла бросить тень и на его юридическую контору. Эма столь же недвусмысленно поняла и суть заботы ее работодателя, предлагавшего ей отдохнуть после столь шокирующих обстоятельств. Она освободила свой письменный стол и простилась со всеми с такой безучастной сердечностью, какая завоевывает людские сердца именно тем, чего на самом деле в ней нет. Даже Эма не строила себе иллюзий насчет того, почему в гестапо интересовались, когда была основана юридическая контора отца, почему она не работает там и сколько ей остается до присуждения звания доктора прав. Фотографии незнакомых людей ей показывали просто так, для вида, она это знала, как и понимала, какая цель преследуется, и, конечно, испытывала страх. Не за себя, а за Ладислава; несомненно, речь шла о нем…
Она оглядела стол. На нем не оставалось ничего, что могло бы привлечь внимание, исключающее разговор. Мать встала. Вместо обычного пожелания спокойной ночи она обошла стул и обняла Эму. Такого не случалось со времен детства. Результат этого внезапного полузабытого жеста, этого теплого отдохновения в чуть пахучем, вялом материнском объятии был мучителен. Эма расплакалась. Отец, раздраженный женскими рыданиями, тотчас покинул столовую. В эту минуту он понял, что оказался «вне игры»; все уже предрешено и, что бы он ни совершил, все будет пустым жестом или словом, и в дальнейшем ему суждено думать лишь о смягчении последствий, о которых он пока не знал, но которые предвидел, и действий, о которых также не знал и которых даже не предвидел. Эту неожиданность, увенчавшую столь поучительный для него день, полный лихорадочной деятельности, он воспринял как страшное, несправедливое унижение.
Примерно неделю спустя после ареста Иржи отцу удалось узнать, что сын его находится в предварительном заключении в Панкраце. Он поднес весьма достойный подарок — деньги уже утратили всякую цену, — чтобы получить разрешение передать в тюрьму сыну солидную посылку. Передать ее было поручено Эме. В тот же день пополудни она должна была установить связь с группой, продолжавшей действовать. Предполагалось, что подробности она узнает в десять часов в кафе самообслуживания «Крона» от девушки, которую хорошо знает. Но в тот же день пополудни было совершено покушение на Рейнгарда Гейдриха.
В семье Иржи и Эмы радио не слушали, по крайней мере официальное. Но в тот день оно было включено на полную мощь, и напуганная мать не находила себе места. Она всем сердцем предчувствовала бедствия, которые повлечет за собой оголтелая жажда мести за совершенное покушение. Привычное сиденье за вечерним столом — мог ли кто думать об ужине, на столе и черствой корки не было — длилось до полуночи. Перепуганные родители ждали Эму. Хотя и знали, что она не может прийти, так как выходить на улицу после шести часов было запрещено. Она могла появиться только утром.