В дни развода муж с чувством удовлетворения объявил мне: «Что ж, теперь тебе придется все заботы взять на себя». Вид у него был торжественно-обиженный, словно не он, а я уходила. Это было и жестоко, и глупо. Я ничего не ответила. Плакала. Меня даже не смущало, что люди оборачиваются мне вслед. Я бежала по улице. Машины у меня не было, на ней уехал муж. На такси не было денег, а трамвай в центре города — невеликое утешение. Я торопилась, как и все десять лет, что была замужем. Иван, мой старший сын, в одиннадцать должен был быть на обследовании в клинике на Карловом. Я ужасно беспокоилась за Ивана, думала, опоздаю, я ведь такая растяпа, ничего у меня никогда не ладится, все получается шиворот-навыворот.
Мне было всего тридцать, но похожа я была на столетнюю ведьму. Этот дар быстро стариться, а вернее, никогда даже не чувствовать себя молодой, я унаследовала от матери. Уже в двадцать два мне казалось, что все счеты с жизнью у меня кончены и впереди нет ничего. Дети появились у нас друг за дружкой. Два мальчика. Невероятное торжество и гордость. Первенец — Иван, второй Павел, названный в честь отца, а самая младшая — Франтишка — носила имя бабушки. Муж часто говаривал, что Иван — его лучший друг. Пожалуй, хорошо, что они уже никогда больше не встретились. Кто знает, как Иван отнесся бы к нему и чем бы их дружба кончилась. Франтишка много моложе мальчиков. Третий ребенок не был запланирован. Пластырь на расклеившуюся любовь. Если бы у нас была девочка, говорил муж, ему было бы ради чего жить. Теперь мне смешно, что я поверила этому, но я поверила.
Когда Франтишке исполнился год, я уже второй месяц стучала на машинке в секретариате дирекции экспортной фирмы. Помогли влиятельные связи мужа да собственная интуиция, подсказывавшая, что надо подумать и о себе.
Я поняла, что Франтишка, этот прелестный ангелочек, ничего уже не исправит. К ее двухлетию я уже получила повестку в суд для расторжения брака. Мужа около года не было в Праге, и ходили слухи, что живется ему превосходно. Он был из тех людей, которым почти всегда живется превосходно.
На суде я узнала о себе много любопытного. Я не защищалась. На первом заседании я была сама не своя от стыда и знай твердила, что не соглашусь на развод. На втором заседании я уже ничего не говорила и только плакала.
Ты просто полоумная, сказала мне моя сослуживица, нынче не разводятся одни круглые дуры, что цепляются за своих вахлаков.
Пока я не уехала из Праги, мне довелось выслушать бессчетное множество советов и всяких премудростей, хотя я в них совсем не нуждалась. Люди ведь столь услужливы, когда им это ничего не стоит, и так мудры, когда дело касается другого. Они качали головами, опасаясь, что здесь, в деревне, я буду одна как перст. Но мне-то хотелось забраться в какую-нибудь глушь и остаться в одиночестве, забыть обо всем. Как смешны разговоры об одиночестве, ведь уже годы я чувствую себя здесь как дома. Езжу сюда без малого десять лет, здесь выросли мои дети, какое же тут одиночество. Никакие доводы на меня не действовали. Всю жизнь я плясала под чужую дудку только ради того, чтобы кого-то ублажить. Так хотя бы единожды ублажу и себя. Я заслужила это право. А одиночество? Вокруг нас леса, луга, горы. Уж кто-кто, а я-то знаю вкус одиночества. Тягостнее всего в большом городе. Нигде не чувствуешь себя так одиноко, как там. Впервые это мучительное чувство овладело мной в Вене. Вы удивлены? Я тоже тогда диву давалась.
Это было в самом начале моей карьеры. Франтишке не исполнилось и года. Мое свидетельство об окончании Коммерческого училища, с которого пришлось обдуть пыль, вызывало уже не пренебрежение, а интерес, благо удостоверяло знание немецкого и английского. Генеральный директор отправился в Вену по торговым делам. Это были первые шаги, сейчас такое предприятие никого не удивило бы. А тогда мы казались себе крестоносцами, словно за границей был иной воздух. Я угрохала уйму денег на туалеты. Моя свекровь меня очень в этом поддерживала и, пожалуй, сорила деньгами больше, чем я. С удовольствием всегда вспоминаю этот чуть сумасшедший день. Такого моря вещей, как нынче, тогда не было, но тем более каждая вещица радовала глаз. А мама говорила: Надя, не глупи, не покупай этого, ты ведь такая красивая. Это скорей для меня. Она так и не могла понять, почему я смеялась до упаду. Потом мы выпили кофе и съели по пирожному.