Больная. Ради шутки.
Толбойс. Это не ответ. Зачем вы выдавали себя за прислужницу-туземку? Быть служанкой вовсе не шутка. Отвечайте. И не пытайтесь изворачиваться. Зачем вы выдавали себя за служанку?
Больная. Знаете, полковник, в наше время не хозяйка командует в доме, а прислуга.
Толбойс. Оригинально. Вы, пожалуй, скажете, что нижний чин может лучше командовать воинской частью, чем полковник?
Клаксон издает пронзительные гудки. Полковник выхватывает револьвер и со всех ног бежит вверх по песчаному склону, но Слаб опережает его и, добравшись до вершины начинает отдавать команду, словно это само собой разумеется, не обращая внимания на окаменевшего от изумления полковника, Обри, вскочив на ноги, идет за ними посмотреть, что происходит. Цыпка в паническом страхе хватает больную за руку и тащит ее к палатке, но больная резко отталкивает ее и,, как только начинается пальба, бежит на звук выстрелов.
Слаб. К оружию! Заряжай! Приготовить ракеты! Сколько их, сержант, как вы думаете? Какая дистанция?
Сержант Филдинг (за сценой). Сорок всадников. Около девятисот ярдов.
Слаб. Готовьсь! Прицел тысяча восемьсот, поверху, без попаданий! Десять залпов. Огонь!
Залп,
Ну как?
Голос сержанта. Продолжают идти, сэр.
Слаб. Первый ракетный взвод, приготовиться! Контакт1
Оглушительный взрыв справа.
Ну как?
Голос сержанта. Остановились.
Слаб. Второй ракетный взвод, приготовиться! Контакт!
Взрыв слева.
Ну как?
Голос сержанта. Ускакали, сэр, все до единого.
Слаб, снова в роли незаметного рядового, спускается с дюн, за ним идет Обри. Они становятся один справа другой слева от полковника.
Слаб. Все в порядке, сэр. Простите за беспокойство.
Толбойс. Ах, вот как? И это все, по-вашему?
Слаб. Так точно, сэр. Вам не о чем тревожиться. Разрешите составить донесение, сэр? Серьезное столкновение, враг разбит, английские войска потерь не имели. Могут представить к ордену «За примерную службу», сэр.
Толбойс. Рядовой Слаб! Простите мою дерзость, но позвольте спросить, кто командует этой экспедицией, вы или я?
Слаб. Вы, сэр.
Толбойс (пряча револьвер). Вы мне льстите. Благодарю вас. Позвольте задать вам еще один вопрос: кто разрешил вам перетащить весь полковой запас ракет на дюны и взорвать их под носом у противника?
Слаб. Это обязанность связиста. Связист — это я. Мне нужно было убедить противника, что окрестные горы ощетинились британскими пушками. Теперь он в этом уверен. Больше он нас не потревожит.
Толбойс. Интересно. Полковой писарь, переводчик, связист. Еще какое-нибудь звание, о котором я не осведомлен?
Слаб. Нет, сэр.
Толбойс. Вы уверены, что вы не фельдмаршал?
Слаб. Совершенно уверен, сэр. Никогда не поднимался выше полковника.
Толбойс. Вы были полковником? Как это понять?
Слаб. Только для почета, сэр. По особому распоряжению, ради приличия, в тех случаях, когда мне приходилось принимать командование.
Толбойс. Л почему вы сейчас рядовой?
Слаб. Я предпочитаю не иметь чина, сэр. Руки развязаны. И общество в офицерском собрании мне не по душе. Я всегда ухожу в отставку и вновь записываюсь рядовым.
Тол боне. Всегда? Сколько раз вы получали офицерский чин?
Слаб. Точно не помню, сэр. Кажется, три.
Толбойс. Черт знает что!
Больная. Ах, полковник! А вы-то принимали этого военного гения за полуидиота!!!
Толбойс (с апломбом). Ничего удивительного. Симптомы в точности те же. (Слабу.) Можете идти.
Слаб козыряет и молодцевато уходит.
Обри. Ну и ну!
Графиня. Ах, черт его… (Спохватившись.) Tiens, tiens, tiens[6].
Больная. Как вы поступите с ним, полковник?
Толбойс. Сударыня, секрет командования и в армии и вне ее состоит в том, чтобы никогда не терять времени на дело, которое можно поручить подчиненному. Я увлекаюсь акварельной живописью… До сих пор командование полком мешало мне предаваться любимому занятию,— отныне я всецело посвящу себя искусству и предоставлю руководство экспедицией рядовому Слабу. И поскольку вы все, по-видимому, на более короткой ноге с ним, чем я смею претендовать, то сделайте мне одолжение и сообщите ему — так, мимоходом, понимаете? — что я уже имею орден «За примерную службу» и в настоящее время интересуюсь орденом Бани — вернее, интересуется моя жена. Ибо в данную минуту меня занимает только одна мысль: написать мне это небо берлинской лазурью или кобальтом.