Почти до самого конца «Горько, но правда» […] ковыляет по заезженной шовианской территории, что приносит пьесе немало вреда. Впрочем, само по себе это еще полбеды. Хотя нам давным-давно известны все эти идеи и мнения, мы бы, несомненно, в очередной раз с удовольствием выслушали знакомые колкости по адресу армии, церкви, британского общества, секса и медицины, будь они отточенно остры, как в лучшие времена. Но здесь, в рамках сюжета, который невероятно, неправдоподобно жидок даже для Шоу, они звучат тяжело и натужно, будто куплеты какого-нибудь либреттиста в жалкой оперетке, и былая легкость язвительных эпиграмм уступает место плеоназмам, а живая энергия — вялому бурчанию».1
Единственной удачей пьесы критик называет лишь заключительные монологи третьего акта, в которых, как он признает, «ритмы обретают величественность, а слово наполняется страстью и движением»[21][22][23].
Без особого успеха «Горько, но правда» прошла и в Польше, где премьера пьесы в Варшаве, состоявшаяся 4 июня 1932 г., неожиданно закончилась крупным политическим скандалом; по настоянию присутствовавшего на спектакле польского министра внутренних дел текст последнего действия пьесы был сильно купирован, а монолог Сержанта, в котором предсказана грядущая мировая война, почти полностью изъят из постановки.*
Летом 1932 г. началась подготовка спектакля «Горько, но правда» для Малвернского фестиваля, во время которого пьеса должна была наконец-то предстать перед английской аудиторией. Как и обычно, Шоу присутствовал на всех репетициях и вместе с режиссером Барри Джексоном руководил работой труппы. Премьера состоялась в Малверне 6 августа 1932 г. и первые зрители, судя по отзывам прессы, в общем-то благожелательно приняли комедию. Как писал после премьеры корреспондент газеты «Манчестер Гардиан» Айвор Браун, «широкая публика капитулировала перед Шоу, и, возможно, она примет эту новую порцию проповедей так же, как приняла «Тележку с яблоками», хотя в «Горько, но правда» отсутствует то тематическое единство, та легко доступная пониманию направленность сатиры, которыми отличалась ее предшественница»[24].
Несмотря на то что сам Шоу демонстративно отказался обсуждать «Горько, но правда»,1 критики без особого труда разгадали его основной замысел. По словам того же Айвора Брауна, герои пьесы — это «молодые люди, для которых не существует ничего романтичного, и в этом смысле они настоящие шовианцы. Когда говорят их «низшие инстинкты» (это цитата из Шоу), они не скрывают ни одного факта. Они обнажаются целиком, подобно загорающим на пляже. И все же за душой у них пустота. Их мир рушится, падает в небытие, они перестали романтизировать войну, ибо реальная война открыла им глаза… Но они не свободны от войны. Для них существуют лишь секс без красоты и война без идеала. Они — нигилисты, исповедующие антиромантическое кредо, но слишком ленивые для того, чтобы создать нечто позитивное…»[25][26]
21
Hutchens J. End of a season. Broadway in review.- Theatre Arts Monthly, 1932, N 6, p. 437-438.