– Алла Гурьевна, я на вашей стороне, помните? – поднял руки в защитном жесте Дамир и тут же опустил их обратно на рулевое колесо. – Просто я хочу, чтобы вы поняли: вы влезаете в очень неприятное дело! Я тоже не верю, что Князев – сексуальный маньяк, а уж тем более что он – убийца, но, сами знаете, если Никифоров вытащит на свет божий историю о «преследованиях», то доказать обратное будет очень непросто! Помните печальную судьбу Харви Вайнштейна? Его едва не упекли на пожизненное только лишь из-за одних подозрений, а его слово не значило абсолютно ничего в сонме женских голосов, вопящих о сексуальных домогательствах!
– А вот мне Вайнштейна не жалко, – покачала головой Алла. – Зачем он признался? Продолжал бы твердить о собственной невиновности, нашлись бы защитники – и не только среди мужчин, – и еще неизвестно, чьи голоса пересилили бы общественное мнение!
– Вы намекаете на то, что он и в самом деле виновен?
– Признание – царица доказательств, помните? Я, разумеется, не говорю о временах инквизиции: в «испанском башмаке» или на дыбе любой признается, что колдовал, насылал порчу и уничтожал посевы на полях!
– В сталинские времена существовали и другие методы, не связанные с насилием, – напомнил Дамир. – Пытка сорокачасовыми допросами, лишение сна…
– Ну да, вспомните еще про американскую базу Гуантанамо, только вот Вайнштейна никто не пытал: судя по всему, он боялся, что существуют доказательства его деяний, а не только слова взбалмошных дамочек, потому и признал вину. Другое дело – чего это они все заговорили сейчас, находясь на вершине славы, куда им, судя по всему, помог вскарабкаться именно Харви Вайнштейн? Не нравится – не ешь, как говорится: отказались бы с ним спать, и делу конец!
– Ну да, и карьере в кино – тоже, – хмыкнул Ахметов.
– Знаете, словами Юрия Левитанского – «каждый выбирает по себе», и не только «женщину, религию, дорогу», но и карьеру, репутацию и так далее. Расстановка приоритетов – это то, чем приходится заниматься на каждом шагу, так что нечего на зеркало пенять, коли рожа крива!
– Спорить с вами, Алла Гурьевна, это все равно что пикироваться с Большой Советской Энциклопедией! – рассмеялся Дамир, сдаваясь. – Но я все равно прошу вас хорошенько подумать, надо ли вам оно: может ведь оказаться, что и Князев не так чист, как его белый халат, понимаете? Вы знаете только одну его сторону, но человек многогранен, в особенности такой сложный человек, как Мономах!
Алла внимательно посмотрела на коллегу: неожиданно она ощутила в нем глубину, которой раньше не замечала! А что, если и у Мономаха имеется двойное дно, личная «Марианская впадина», в которую он никого не впускает? Однако она тут же отогнала от себя эту мысль: если никому в этой жизни не верить, и жить-то незачем!
– Если вам небезразлична его судьба, – неожиданно снова заговорил Дамир, – найдите ему хорошего адвоката, пока не поздно!
Несмотря на то, что Мономах спал с и. о. главного врача больницы Анной Нелидовой и подозревал, что об их отношениях в этой самой больнице знают даже тараканы (которых периодически выводили, а они вновь появлялись с подкреплением), каждый раз, приближаясь к двери в ее кабинете, он ощущал мандраж. Может, дело в том, что еще некоторое время назад кабинет этот принадлежал его заклятому врагу Муратову? Или в том, что Анна, зная, как ему не нравятся разговоры за спиной, старалась свести к минимуму их общение в стенах вверенного ей учреждения, а потому почти не вызывала его к себе – только в крайних случаях. А крайние случаи, как известно, редко бывают приятными.
– Привет! – поздоровалась Нелидова, и от ее нежного тона у него мурашки побежали по спине: не иначе, новости плохие.
– Ты присаживайся, Володя, в ногах правды нет, – добавила она, видя, что он мнется у стола. – Я хотела, чтобы ты услышал это известие от меня, а не от кого-то вроде Тактарова.
– Та-ак… о чем речь? – спросил он, чувствуя, как пересохло в горле. На самом деле каким-то шестым чувством он уже почуял, о чем будет разговор, но его мозг отказывался в это верить.
– Не буду ходить вокруг да около, – вздохнула Нелидова. – В общем, так: с Муратова сняты все обвинения!
Мономах молчал, поэтому она добавила:
– Понимаю, для тебя это большой удар, как и для всех тех, кто надеялся на справедливое возмездие…