Сара Парецки
Горькое лекарство
Рассудочна любовь людей обыкновенных.
В подлунном мире требует она
Для сохраненья чувств и мыслей сокровенных,
Чтобы всегда была ты не одна.
(Отсутствие предмета поклоненья
Лишает нас любовного томленья.)
А вот для нас любовь столь утонченна,
Что оба мы не чувствуем ее.
Без взглядов, без объятий опьяненных,
Без поцелуев мы берем свое.
Ведь души наши в ней убеждены
И даже в смертный час едины и послушны.
И не страшны страдальческие сны —
Они нам золото куют до тонкости воздушной.
Кэтлин
Глава 1
По ту сторону аэропорта О'Хара
Жара и тошнотворное однообразие дороги подействовали так одуряюще, что все пассажиры молчали. Июльское солнце мерцающе обволакивало «Макдональдс», «Видео-Кинг», «Компь-ютерленд», автосалоны, «Бургер-Кинг», «Эрбис», «Колонель» и снова «Макдональдс». У меня болела голова от жарищи, бесконечного потока автомобилей, однообразия всего, всея. И лишь Господь один ведал, как чувствовала себя Консуэло. Когда мы покидали госпиталь, она была невыносимо перевозбуждена и без умолку болтала о работе для Фабиано, деньгах и детской колясочке.
– Ну, уж теперь-то маменька позволит нам встречаться, – радовалась Консуэло, нежно сплетая свои руки с лапами Фабиано.
Наблюдая за ними в зеркало заднего вида, я что-то не заметила на роже Фабиано взаимную радость. Кислый был у него видок... Подонок. Так называла этого парня миссис Альварадо, взбешенная тем, что Консуэло – гордость семьи – умудрилась влюбиться в такого И ведь надо же угораздить: понесла от него! А? Да еще настояла на том, чтобы аборт не делать... Консуэло, бывшая под вечным надзором (несмотря на то, что никто и никогда не стал бы похищать ее, а потом каждый день возить из школы домой), уж сейчас-то находилась буквально под домашним арестом.
Стоило ей заявить, что она ждет ребенка, мама Альварадо потребовала, чтобы свадьба, причем непременно «белая», состоялась в церкви Гроба Господня. Но даже когда амбиция была удовлетворена, мать не выпускала дочь из дому. А Фабиано, тот проживал у своей мамаши.
Все это было бы нелепо, если бы не грозило обернуться трагедией для Консуэло. И надо отдать справедливость маме Альварадо, она хотела этой трагедии избежать. Ей ничуть не улыбалось, чтобы Консуэло превратилась в рабу младенца и мужа, который даже не старался подыскать хоть какую-нибудь работенку.
Консуэло только что окончила школу (на год раньше, благодаря блестящим способностям), но каких-либо практических навыков и особых умений у нее не было. В любом случае миссис Альварадо требовала, чтобы дочка поступила в колледж. Лучшая ученица, староста, настоящая королева класса, победительница уймы конкурсов... Не бросать же все это, чтобы превратиться в замученную тяжким трудом прислугу! Альварадо-старшая вдосталь нахлебалась такой жизни. Воспитала шестерых детей, работая старшей официанткой в кафетерии солидного банка в центре города. Она уже все решила: дочь должна стать врачом, юристом или менеджером – это принесет семье Альварадо славу и деньги. Она не позволит этому злодею и хулигану загубить блистательное будущее дочки. Уж мама об этом позаботится...
Все это я выслушивала не один раз. Кэрол Альварадо, старшая сестра Консуэло, служила медсестрой у Лотти Хершель. Кэрол умоляла сестру сделать аборт: общее состояние здоровья Консуэло было не ахти какое. В четырнадцать лет она перенесла операцию на мочевом пузыре, а плюс к сему у нее был и диабет. И Кэрол и Лотти пытались внушить: эти обстоятельства могут привести к осложнениям при беременности, но Консуэло уперлась – хочу ребенка и все тут. В шестнадцать лет, да с диабетом, ну, тут уж ни одной беременной бабе не позавидуешь... А в августе, если у вас в доме нет кондиционера, особенно. Но Консуэло, худющая и больная, была счастлива. Наконец-то она избавится от гнета семьи и освободится от бремени надежд и славы, взваленного на нее родней.
Все, впрочем, знали, что лишь гнев братьев Консуэло толкал Фабиано на поиски работы. Его мать, казалось, была готова вечно содержать сынка. А он, видно, рассчитывал, если и дальше оставить все как есть, глядишь, выскользнешь и из жизни Консуэло. Однако Пол, Херман и Диего все это лето дышали ему в затылок. Однажды они его поколотили, рассказывала Кэрол, немного встревоженная, – Фабиано вроде бы водился с уличными бандитами. Но именно это подвигло его на какие-либо маневры по части трудоустройства.
А тут еще появилась реальная возможность; на фабрике, что вблизи Шомбурга, нанимали неквалифицированных рабочих. У Кэрол же был приятель, чей дядя подвизался там менеджером; без особого энтузиазма, но он согласился помочь. Конечно, в том случае, если Фабиано соизволит пожаловать для предварительной беседы...
Этим утром Кэрол подняла меня с постели в восемь утра. Она заявила, что хотя ей и претит беспокоить мою особу, но сегодня все будет зависеть от интервью, которое соблаговолит дать фабрикантам этот самый Фабиано. Увы, у него, видишь ли, «тачка» поломалась.
– Этот ублюдок, – сказала Кэрол, – наверняка сам ее изуродовал, только бы не ехать на фабрику... Лотти из клиники никак не вырваться. Мама Альварадо не водит машину. Все братья йа службе. Я знаю, Ви.Ай., какая это для тебя морока, но ты почти член нашей семьи, а мне не хотелось бы впутывать посторонних в дела Консуэло.
Я скрипнула зубами. Фабиано был из тех вялых и одновременно наглых панков, чьи «интересы» мне, как казенному адвокату, довелось защищать в суде чуть ли не всю мою сознательную жизнь. Я надеялась оставить их за бортом еще восемь лет назад, когда стала частным детективом. Однако члены семейства Альварадо обладали способностью бескорыстно жертвовать собой: на прошлое Рождество Кэрол весь день просидела возле меня, выхаживая после незапланированного купания в озере Мичиган. А Пол Альварадо буквально не отходил от Джил Тайер, когда ее жизнь была в опасности. Я могла бы припомнить множество других оказий, серьезных и не очень. Словом, выбора не было. Я согласилась забрать их из клиники Лотти в полдень.
Клиника была недалеко от озера, так что бриз слегка умерял ужасающую жару этого лета. Однако, когда мы выехали на скоростную магистраль и устремились к северо-западным окраинам, тяжелый душный воздух придавил нас. В моем автомобильчике нет кондиционера, и горячий вихрь врывался в окна, подавляя даже энтузиазм Консуэло.
Я видела в зеркальце, как она побелела и увяла. Фабиано отодвинулся от нее, кисло пробормотав, что такая женщина – помеха для тесного соседства. Мы подъехали к перекрестку с шоссе номер 58.
– Тут скоро должен быть поворот, – сказала я не оборачиваясь. – Куда нам?
– Налево, – буркнул Фабиано.
– Нет, – возразила Консуэло, – направо. Кэрол говорила – северная часть автострады.
– Наверное, именно тебе и надо бы потолковать с менеджером; – зло сказал Фабиано по-испански. – Ты устроила встречу, ты дорогу знаешь. Ну? Доверишь переговоры мне или хочешь сама?
– Прости, Фабиано! Пожалуйста! Ведь я же ради ребенка все делаю. И уверена, что ты сам прекрасно все устроишь.
Этот гад отшвырнул ее беспомощную, протянутую в умоляющем жесте руку... Мы выкатили на шоссе Осэйдж. Я повернула на север, проехала милю или две. Консуэло оказалась права: «Кэнэри и Бидвелл, производители красителей» гнездилась поблизости от дороги в модерновом промышленном квартале. Длинное белое здание было вкраплено в ландшафтик с искусственным прудом, где плескались утки.
Завидев их, Консуэло оживилась:
– Какая прелесть! Как славно тебе будет трудиться, имея под боком и деревья и этих милых уточек.
– Как же, славно, – саркастично согласился Фабиано. – Отмотав полста километров по жаре, я конечно же поддамся очарованию.