— Это почему же? — спросил с ехидством Татаринов.
— А у вас руки похоже в крови. Вы заключённых за людей не считаете, — без запинки и выразительно сказал Беда.
— Интересную ты черту подвёл нашему разговору. Хорошо иди в секцию, но попомни мои слова. Твои тесные связи с авторитетами ни к чему хорошему не приведут. Мы знаем, что они удерживают свою дисциплину в колонии, и не будь их в зоне, был бы сплошной хаос. Но мы знаем, что авторитеты и самая опасная публика, к которой ты примкнул. Что тебя может связывать с матёрым налётчиком Володей Генералом? — Мне это непонятно. Он вор в законе всесоюзного значения. Ему даже горестные тяготы войны на пользу не пошли. А орден он получил за бандитский кураж над врагами. Сейчас бы он на штык с голой грудью не полез. Я, конечно, не хочу принизить его воинские заслуги. Заслужил благодарность от правительства и народа, зачем же эту благодарность нужно было сливать в отхожее место, идя на серьёзные преступления. Зачем он тебя портит своей воровской наукой. Я уже сейчас вижу червоточины в твоём поведении и разговоре. Тридцать пять лет, я работаю в лагере, и ты думаешь, я поверю хоть одному твоему слову. Я человек конкретный и не верю даже многим сотрудникам колонии. Верю только себе! Ладно, — махнул он рукой, — ступай в секцию, — после чего руку приложил к сердцу.
Его лицо моментально сделалось как полотно.
— Вам плохо? — тревожно спросил Иван и сделал шаг к столу, за которым сидел начальник отряда.
— Иди, иди — вновь махнул рукой Татаринов, — мелочи жизни, сейчас боль утихнет. Это обыкновенный невроз.
Третейский судья
…Беда, вышел из кабинета и прошёл в секцию к Мотылю, тот сидел в курилке и играл в шахматы:
— Долго ты с ним базарил, — сказал Мотыль, — напрягал, тебя Татаринов на тему или познакомиться поближе хотел?
— И то и другое. Мечтал меня в ШИЗО закрыть, говорил, что я виноват в смерти Покера и Корявого. А после ШИЗО грозил, свирепой зоной. Даже крытую тюрьму мне посулил.
— Он любит пощупать новичков, а ты для него, как диковинный экземпляр из кунсткамеры. Вот он и решил тебя на понт взять. Пощупать твои нервы и голову. Он со всеми так разговаривает, но без вины никогда не посадит. Поверь мне, я его знаю уже десять лет. А насчёт другой зоны он тебе арапа загнул, есть указ правительства «О прекращении практики переброски заключённых из одного лагеря в другой по мотивам участия их в беспорядках или как злостных нарушителей режима». Поверь мне, я этот указ держал в руках и выучил как алфавит. Для чего его создали в 54 году, чтобы заглушить сучьи войны. И, слава богу! В лагерях сейчас нет былого кровопролития. А наша зона я тебе скажу одна из лучших, правда козелков хватает, но эта беда всех зон и тюрем. Так что Иван дыши спокойно, никуда ты дальше нашего леса не уедешь до окончания срока, но нос всё равно по ветру надо держать.
— А я поверил ему, ну думаю, пойду сейчас курёху прятать для ШИЗо, но он после отошёл и отпустил меня, держась за сердце.
— У него сердце больное, два года назад инфаркт перенёс. Ты может его, чем — то обидным зацепил, если он за сердце держался. Если так, то считай, тебе повезло сегодня вдвойне.
Но в следующий раз он с тобой обязательно рассчитается, — предупредил Мотыль.
— Были с моей стороны некоторые отклонения в такте, но он сам выпросил их, — объяснил Беда.
— Ничего не думай, может всё обойдётся. Всё будет зависеть, как он на тебя глянул. Сам посуди, ты недавно появился, а уже в полосатом шарфе щеголяешь по лагерю. Они этого не любят. Паша Кудрявцев, заместитель начальника колонии говорит: «Что к нам в лагерь приходит только горбатый контингент. И эти горбы приходится выправлять администрации. Ни разу не пришёл этап с прилежными активистами или заключёнными с высшими образованиями». А я возьми да скажи, мол, сами езжайте по автотрассам и собирайте себе заключённых. Каждый гаишник клиент вашей зоны. Он за эти слова из меня клиента изолятора сделал. Они не любят, когда про их брата плохо отзываются. С ними даже по принуждению надо осторожно разговаривать. Вася Солома, на съёме в шутку кобыле вороной Гальке, по крупу ладошкой постучал и рявкнул на весь строй. «Эх, засадить бы тебе любимая». Его Татаринов и засадил в БУР.
— С языком у меня будет порядок, я на показ никогда не работаю, — сказал Беда, встав не спеша с табуретки. — Пойду, пройдусь до восьмого отряда.