Поднявшийся из-за стола Каретников взял короткое слово:
– Я, товарищи, от шо хочу сказать. Батько Махно сам ходит с намы в бой и мог уже не раз голову сложить, як и любой наш боец! Потому он имее право сказать ци тяжоли для всех нас слова… Он не отсиживается в штабе, честно доложу вам, хочь командуе не бригадой и не дивизией, а порою даже целой армией. Це, конечно, если считать по штыкам, саблям, пулеметам и все такое. Так шо вы не имейте огорчения, мы и сами от смерти не ховаемся!..
– Знаем! – раздались выкрики из зала.
– В бою встречаемся!
– Не раз в штыкову вмести з батькой ходылы, бачилы!
– Батько и с шашкой, як вси, и за чаркой то же самое. Яки претензии?
– Товарищи! – взглядом посадив Каретникова на место, вновь заговорил Нестор. – Ввиду острой нехватки личного состава, прошу вас проголосовать за объявление добровольной уравнительной мобилизации по всем нашим уездам.
– «Добровольна», «уравнительна». Це ж як понимать, батько?
Теперь поднялся из-за стола Тимош Лашкевич, протер запотевшие окуляры. Посмотрел в бумаги.
– Я расскажу… Это означае, шо каждое село добровольно дае в армию бойцов согласно тому, сколько мужчин проживае и сколько воюе. От возьмем, для примеру, Звенигородку. Из шестисот молодых мужиков она дала в армию только двадцать пять человек. А та ж Новоспасовка з восьмисот дала двести шестьдесят… И ответ в задачке простый: звенигородцам надо проявить больше революционной сознательности, добровольно подравняться хоть бы на ту ж Новоспасовку.
– А если не проявят? – выкрикнул кто-то из зала. – Какое наказание?
– Товарищи, мы ж не царская бюрократия, – вновь заговорил Махно. – Мы насильно рекрутов не гоним. Мы не власть, а как бы сказать, сознательная анархия. Наказанием будет наше общее выражение позора и революционного презрения…
– Замуж звенигородских дивчат больше не брать! – выкрикнул молодой делегат. – А ихним сватам будем гарбуза выносыть!..
Зал ответил хохотом.
– А цилуваться з ихнимы не возбраняеться?
– Нагайкы ихним хлопцям всыпать, може, образуються… ну, визьмуться за ум?
Дети!.. И смех, и смерть гуляют рядом. Но – все нипочем. Даже серьезным седым делегатам.
– Голосуем! – прокричал Лашкевич. – Хто за таку мобилизацию?
Поднялся лес рук.
– Единогласно… Товарищи! – Голос Лашкевича зазвенел. – До нас сегодня прибула делегация из самых видных представителей московского анархизма! Попросим их сюда, до нас!..
Зал выразил свой восторг неимоверным шумом. Аршинов, Сольский, Волин и Шомпер поднялись на сцену, смущенные столь бурным выражением адресованных им чувств. Зельцер попытался остаться в зале, но Шомпер вернулся и притащил его за руку.
– Можно, я скажу? – прошептал на ухо Аршинову Сольский.
– Лучше помолчите, Зяма, – ответил ему стреляный воробей Аршинов. – Непростая аудитория. Им не стишки нужны, а надежда.
Он вобрал побольше воздуха в легкие, словно собрался нырять, и громким митинговым голосом перекрыл шум:
– Товарищи по борьбе! Мы – не делегация…
Зал сразу примолк.
– …То есть мы не просто делегация. Мы – ваши московские братья, которые приехали к вам, чтобы вместе воевать за волю, потому что именно ваше Гуляйполе и его герои дают сегодня всему миру капитала пример практического строительства анархизма как самого справедливого общества, несмотря на тяжелые условия войны… Мы – навсегда с вами!
Зал зашумел. Шомпер, Сольский и Зельцер, истинные московские интеллигенты в отличие от Аршинова, вначале несколько растерявшиеся при виде этой смолящей свирепые самокрутки, харкающей, надрывно кашляющей, гремящей оружием аудитории, вдруг тоже почувствовали себя триумфаторами.
– Вы, братья, стали передовым отрядом мировой анархии, маяком вольности и безвластия!.. – продолжил Аршинов.
И снова – рев и стук, пушечные удары крестьянских ладоней слились в канонаду.
– Будущее принадлежит нам, анархистам! – заверил делегатов Аршинов. – Наши союзники большевики, с которыми мы вместе делали революцию, а сейчас вместе бьемся с панами и офицерьем, показали, что они унаследовали худшие традиции царской власти! Аппарат насилия остался тем же! Изменились только названия: полицейский стал милиционером, жандарм – чекистом, чиновник – комиссаром… Изобретенная лакеем буржуазии Керенским продразверстка стала беспощадным оружием в ограблении вольного крестьянства. Хуже того, нам хотят навязать новое крепостное право! Загнать в подневольные хозяйства, назначить нам начальство!
По залу прокатились возгласы возмущения: «Позор!», «Стыдобища!», «Геть красножопых!»… Аудитория – благодарнее не придумать! Дети…