Он, Деникин, которого все считали честным служакой, не более того, вдруг может стать спасителем России! Освободителем древней Москвы от ига большевиков, которое пострашнее любого иного…
– Господи, кто мог ожидать? – вслух произнес Деникин, крестясь на икону Божией Матери Смоленской, список которой он всегда возил с собой. Теперь иконка висела в углу его кабинета, над лампадкой. – Отправляясь в Ледовый поход, мы были жалкой кучкой патриотов… обреченных, несчастных. Каледин застрелился… Большевики сами создали нас своими репрессиями и казнями. Они пробудили Дон. И вот теперь мы идем освобождать матушку-Москву…
Романовский тоже перекрестился. Он безоговорочно верил в своего старшего друга и вождя армии. И притом надеялся на чудо. Ну разве не чудо – возрождение Русской армии в то время, когда, казалось бы, все потеряно?
Глава восьмая
Паровозик, пыхтя, подкатил к вокзалу Юзовки. У путей уже стояли телеги, брички. Все ждали оружия, боеприпасов. Возчики были нетерпеливы и сердиты:
– Ты куда со своим возом, Петро? Я раньше приехал!
– Може, – отвечал невозмутимый Петро. – А тилькы мои хлопци сейчас под Мушкетовкой бьются. На трех одна винтовка!
– А нашим под Ольховаткой, думаешь, легше? Два кадетскых бронепоезда пидийшлы, а снарядов нема!
Без очереди прорвались тачанки, на передней сидел дед Правда:
– Расчисть дорогу махновским танкам, пехота! Хлопци без патронов!
– Сами добувайте. На то и тачанкы!
– Дурень! Вам подсумок на поясе, а нам ящика мало! Лента улитае, як варенык в пузо!..
Споры, крики. Где три хохла, там и ярмарка. Какие-то телеги сцепились колесами. Возчики лупили батогами коней, а заодно и друг друга. Хохот. Обстановку разрядил тощий селянин с высоким козлиным голоском:
– Осади, тачанки! Вы хоть весь час с горячей водой: одлыв з кулемета та попыв чайку. А я пятый день без кипятка. Скоро воши в животи заведуться.
– Ты карасину попый! Од вошей помогае!
Зубоскалят махновцы.
Хотя через минуту им уже будет не до веселья.
А рядышком, на перроне, стоял обоз с ранеными. На телегах лежали только тяжелые. Легко раненные, кто мог ковылять или у кого руки на перевязи, сидели возле телег или обслуживали тяжелых.
Один из лежачих приподнял с соломы голову, посмотрел на прибывший поезд: там махновцы раздвигали скрежещущие двери, открывая темные зевы вагонов.
– Стёпка! – слабым голосом окликнул он кого-то из своих ходячих приятелей. – Глянь, шо там в вагони. Може, хоть бынт якый чи якись лекарствия. Кровью изойду, тече и тече, зараза…
– Ты ладонью затыкай… ладонью, – посоветовал другой легкораненый. – То в тоби жилу прострелило.
Не всем, выходит, здесь весело…
Из вагонов хлопцы стали вытаскивать длинные ящики с непонятными надписями. Быстро топорами поддевали доски, вскрывали нутро.
Кто-то уже держал в руках поблескивающую смазкой винтовку.
– Якая-то загранична, хлопци!..
Попробовал передернуть затвор. Оттянув «шишку», заглянул в ствол.
– Однозарядна, зараза! – разочарованно сказал парень. – Баштан охранять!
– Дайте пройти, хлопцы! – протиснулся сквозь толпу Черныш. За ним Лашкевич с портфелем, готовый вести учет, и несколько «специалистов» из бывалых вояк. Следом торопились Кожин и Тимошенко.
– А ну, покажь мени цю пушку! – попросил старослужащий у молодого, с интересом стал рассматривать винтовку. – Николы таку не видал!
Чуть позже в станционном помещении Черныш докладывал Нестору:
– Прислали, батько, две тысячи французских винтовок «гра» и по двадцать штук патронов на винтовку…
– На полчаса несерьезного боя, – нахмурился Нестор.
– Но и не в том дело! Винтовки со старых складов. Однозарядные, вроде наших берданок. Может, когда-то царские министры по дурости чи с пользой для своего кармана закупили… Еще пять тысяч винтовок системы «Тула»…
– «Тула»! Шо за винтовка? Даже не слыхав, – мрачно сказал Махно.
– Так это ж и есть «Бердан» номер два. Тоже однозарядка.
– Так… – Махно смотрел в стол, он начал что-то понимать. – Дальше!