Вот, добралась. Еще шумит в ушах
И крупной дрожью ломятся колени,
Еще один нетерпеливый шаг
К ребру последней солнечной ступени, —
И с крутизны, где снизу ветер бьет
И волосы, как водоросли, моет,
Слежу мой путь. Он непохож на взлет,
Он трудно и упрямо пройден мною.
И вновь неблагодарною мечтой
Я прохожу — не мирный склон пологий,
Но каменный карниз над пустотой,
Но зыбкий оползень, где вязнут ноги,
Но ели, что, царапая, спасли
Меня в паденьи, дружески и грубо,
И близкий запах камня и земли,
И ими в кровь разорванные губы.
Но разве одоленное в борьбе
Одно души и памяти достойно?..
А мы-то, Боже, молимся Тебе
О ясном небе и судьбе покойной!
УШЕДШЕЙ
Последним, не твоим письмом
Наш разговор остановили…
Твой город, улицу и дом,
Что так перу привычны были,
Могу забыть. И весь твой путь
В надежде, горечи, заботе —
Могу легко перечеркнуть
Теперь карандашом в блокноте:
Две тонких линии всего —
И больше нет тебя, родная.
А новый адрес? Я его,
Бог даст, в мой смертный час узнаю.
«Когда в лесу на соснах зрели шишки…»
Когда в лесу на соснах зрели шишки,
Я набрела на брошенный костер —
Пушистый пепел, черные култышки
И мелких прутьев обгорелый сор.
Вот на камнях придвинутых блеснула
В забытой банке дымная вода…
Я не пила — я только заглянула,
И заболела лесом навсегда.
«От листьев на ветвях весенних…»
От листьев на ветвях весенних,
Счастливых солнцем и собой,
Еще младенческие тени
Лежат прозрачною резьбой.
В молчаньи, смехе, разговорах,
Везде, куда ни обернусь, —
В ушах их первый влажный шорох,
Во рту их первый горький вкус.
И с каждой новою минутой
Сильнее их зеленый свет…
Ну, пусть не мне, но ведь кому-то
Сегодня восемнадцать лет.
«По настилу топкой хвои…»
По настилу топкой хвои,
В чаще розовых стволов,
Вновь шипенье дождевое,
Бледный шорох облаков, —
Но прозрачней вьются пряди,
Зеленей мерцают мхи,
Задрожал в озерной глади
Солнца ломкий малахит…
Грузный блеск последних капель
Отливает голубым, —
Лишь в моей промокшей шляпе
Пахнут сумраком грибы.
«Здесь пахнет лесопилкой пол…»
Здесь пахнет лесопилкой пол
И пряниками стены.
Здесь долог день, и легок сон,
И плавны перемены.
Здесь ветер с полымем зари
Шуршит по кабинету,
Как будто кто забыл внутри
Раскрытую газету.
Газета? Здесь? Газеты нет,
Но на столе день целый
Подсохший полевой букет
Пыльцой пушится зрелой,
И пчелы, ворошась на нем,
Внимательны, мохнаты,
Несут еще живой заем
В медовые палаты.
«Где пухлый снег у шалаша…»
Где пухлый снег у шалаша
Стянул под утро иней колкий,
Две лиственницы не спеша
Роняют рыжие иголки…
Топор на оснеженном пне,
Дымок пахучий и пушистый,
В морозно-синей вышине
Деревьев белые мониста,
И след лазоревый в снегу,
Прямой и легкий, вверх по склону –
От оттепели сберегу
В прохладе памяти плененной.
БАЛЛАДА
Где гремит ледяной поток,
В облака слетая со скал,
Эдельвейс — шерстяной цветок —
Человек для нее искал.
Но скользнул под ногой уступ…
Он упал далеко в реке —
С красной пеной у мертвых губ,
С эдельвейсом в мертвой руке.
Дети дали мокрый цветок
Строгой девушке с чистым лбом, —
С ним ворвался горный поток
В непорочный ее альбом.
Но никто не увидел слез
Под ресницами гладких век:
В них высокий сиял утес
И к утесу шел человек.
«Метелью веяло в бору…»
Метелью веяло в бору,
Шипело снегом в мокрой чаще.
Стволы, как чернь по серебру,
Сквозили в белизне летящей.
И мне казалось — я плыву,
Я на плоту, скользящем шатко,
А лес летит — не наяву, —
Кружится в обмороке сладком.
Но обернулась — а за мной
В часовне, снегом занесенной,
Темнел недвижной тишиной
Алтарь с лазоревой Мадонной.
Пока вокруг метель мела
И светлый снег кипел, бушуя,
Она стояла и ждала —
Нет, не меня, совсем чужую,
Меня уже нигде не ждут, —
Но словно белке, лани, птице,
Чтоб отдохнуть, остановиться,
Она и мне дала приют.
МЕДВЕДИЦА
Мокрый снег на солнце светится,
Талая вода черна.
В теплом логове медведица
Пробуждается от сна.
И хрустит в сыром валежнике
Зверь, дремотен и уныл,
И на первые подснежники
Сонной лапой наступил.
«Ах ты, туша неуклюжая», —
Затрещал под нею лед,
А она стоит над лужею
И весну из лужи пьет.
«Облетели кверху донцем…»