В воде один поблескивал,
Другой примолк на пне,
И связанные лескою
Задумались вдвойне.
А под пеньком мальчишечьим
Вода плыла, тиха, –
Еще, пожалуй, тише, чем
Рождение стиха.
«Если сядешь в лунный омут на полу…»
Если сядешь в лунный омут на полу –
Шелковинку вденешь запросто в иглу;
А заглянешь в опьяневшее окно –
Ночь висит, как голубое полотно.
И на землю льются лунные холсты,
А по ним теней прозрачные мосты.
За росистым, за мерцающим кустом
Вот бы мне к тебе прокрасться тем мостом:
Не манить тебя, не звать тебя ко мне –
Лишь разок привидеться во сне.
НОНА
Всё ярче неба розовые перья,
Прозрачная растаяла звезда…
За наскоро прихлопнутою дверью
В траве росы зернистая слюда.
Я не вернусь. Не обману доверья
Судьбы, смыкающейся, как вода,
Над оттиском последнего следа,
Последнего несказанного слова.
Пусть будет всё по-утреннему ново.
«Мокрый воздух снова полон блеска…»
Мокрый воздух снова полон блеска,
Солнце льется в облачный провал.
И лежит комочком занавеска —
Ветер грозовой ее сорвал.
Для него тесны коробки комнат,
Он еще о вольном небе помнит —
Он оттуда на крыле принес
Сладость вздоха после долгих слез.
«Свободна? О да, не спорю…»
Свободна? О да, не спорю, –
Да только что же!
И щепка в открытом море
Свободна тоже.
И щепкой кружусь одна я
В пустыне водной;
Плыву — а куда, не знаю –
Совсем свободно.
«Сну под утро вырасти…»
Сну под утро вырасти,
Днем темнеть во мне,
Словно пятнам сырости
На глухой стене.
Прерывая утренний
Беспричинный смех,
Тьмой клубиться внутренней,
Тайною для всех.
Всё мутней, огромнее,
Жутче, может быть;
Хоть его не помню я –
Не могу забыть.
«Из темноты и в темноту…»
Из темноты и в темноту,
Как по висячему мосту,
Бреду по жизни осторожно, –
И мост мой солнцем освещен,
Но хрупок он, но зыбок он,
И так легко сорваться можно.
И слева – черных туч полет,
А справа – радуга цветет…
Держусь за шаткие перила,
Иду – и откровенья жду,
Не знаю ведь, куда иду,
Откуда вышла – позабыла.
Идущих вижу впереди,
Идущих слышу позади –
Несчетна наша вереница, –
Но всех ведет единый путь,
И ни вернуться, ни свернуть,
И ни на миг остановиться.
«Говорили мудрые люди…»
Говорили мудрые люди,
Будто время только одно:
То, что было, и то, что будет,
В настоящее вплетено.
Значит, где-то еще вдвоем
Мы весенней рощей бредем…
Сколько света в первой листве!
Сколько белых фиалок в траве!
Хорошо, что памяти нет
О печали грядущих лет.
«Как шуршащий ворох разрывая…»
Как шуршащий ворох разрывая,
Боком скачет сойка голубая,
Как блестящ глазок и осторожен —
Я хочу, чтоб ты увидел тоже.
Как идет весна лиловым громом,
Плещет ливнем по лесным хоромам,
Бьет ручьем о каменное ложе —
Я хочу, чтоб ты увидел тоже.
Но живем с тобою параллельно:
Жизнь моя и жизнь твоя отдельно, –
Только там, в заоблачном пределе,
Говорят – сойдутся параллели.
«Так зябко было. И моя рука…»
Так зябко было. И моя рука
Тепла искала у тебя в кармане.
Мы проходили мимо кабачка,
Где надрывались тощие цыгане.
Вошли и столик заняли в углу,
Так хорошо – опять на нашем месте.
Мы радовались чадному теплу,
Тому, что вновь, на целый вечер вместе.
Мы заказали красного вина,
О чем-то говорили и молчали,
А музыка цыганская полна
Была извечной страсти и печали.
Теперь ничто не манит впереди,
Одна зола осталась от пожара.
Теперь за нашим столиком сидит
Другая очарованная пара.
«Как смирю грызущую муку?..»
Как смирю грызущую муку?
Сколько слез этой ночью вылью?
Как на казнь, мы шли на разлуку,
Ветер веял с развалин пылью.
Мы по улицам шли знакомым
Самых первых свиданий наших,
Но слова стали в горле комом,
Каждый шаг был тягуч и страшен.
Шли — не веря еще и веря —
Мимо прошлого, мимо, мимо…
Гарью дула в лицо потеря
Безнадежно, непоправимо.
На губах еще долго стыло
Ледяных твоих губ касанье, —
Потому что последним было,
Как последнее целованье.
«Дай руку из небытия…»
Дай руку из небытия,
Вернись в наш плотный, громкий день,
Ты, радость прошлая моя,
Без света свет, без тени тень!
Склонись к бессилью моему,
Мой ропот злой останови,
И снова на плечи возьму
Я бремя горя и любви.