Я привезу цветной огонь
Алмазного шитья…
Сверкай же, меч, скачи же, конь
Ликуй, любовь моя!
«Пряный запах моря и фруктовой лавки…»
Пряный запах моря и фруктовой лавки,
Дремлющая площадь в солнечной пыли.
На стене по карте — пестрые булавки:
«Отступили!» — «Взяли!» — «Снова в тыл зашли».
Полон дом газет, приносят телеграммы.
Карта вся в уколах. «Ей не больно? — Нет».
Я вчера видала, у знакомой дамы,
Как фата, прозрачный черный креп надет.
Покупала груши — я стояла рядом,
Посмотрела блестки непролитых слез,
А над лиловато-ржавым виноградом
Вился липкий танец охмелевших ос.
Видно, что-то знают, но молчат большие,
Сунут мишку, мячик — отведут глаза.
«Няня, как молиться надо о России?» —
«Нет такой молитвы — кушай, егоза».
«Последний лист на дереве сквозном…»
Последний лист на дереве сквозном,
А в ясном небе — злой, прозрачный ветер.
Порыв, еще — и желтым лоскутком
Кружится лист в осеннем легком свете.
И вот упал, и вот затоптан в грязь, —
Но не забыто светлое круженье.
Так помнит дух, над телом возносясь,
Святую боль освобожденья.
«Как в раковине замкнут темный гул…»
Как в раковине замкнут темный гул
Давно отрокотавшего прибоя,
Так в снах моих чудесно берегу
Твой образ, мне завешанный судьбою.
И скорбь моя, прозрачна и строга,
В одной сольется песне богоданной, –
Так только боль рождает жемчуга
В тяжелой бездне океана.
«Наш дух, с надеждой и сомненьем…»
Наш дух, с надеждой и сомненьем
Вонзивший в небо страстный взлет,
Мерцает голубым свеченьем
В тяжелом мраке вечных вод.
И кто-то страшный и безмолвный,
Склонившись над святой рекой,
Светломерцающие волны
Мутит задумчивой рукой.
И беглой молнии касаньем
Потрясена, ослеплена –
Душа навек воспоминанья
Невыразимого полна.
«Как эта ночь прозрачна и светла…»
Как эта ночь прозрачна и светла,
Вся звездная, вся неземная…
Прислушайся, поют колокола
Нам наяву приснившегося рая.
Он в легком мраке тайно растворен,
Он — звездный трепет и твое дыханье.
Молчи, молчи. И слушай горный звон,
Так скорбно светел, так приветен он,
Как будто эта ночь — уже воспоминанье.
«Больше ласки, простоты, покоя…»
Больше ласки, простоты, покоя, –
Всё на свете суета сует.
За тобою и перед тобою
Миллионы миллионов лет.
Всё пройдет, как тонкое дыханье
Ветерка, коснувшегося нас, –
Всё, и наше детское страданье
В этот горький и чудесный час.
Не печалься, дай мне эти руки…
Не бунтуй – всё суета сует.
Каждый миг наш – это миг разлуки
С тем, что было и чего уж нет.
Но, быть может, сердце достучится,
Отопрут – и время вдруг замрет,
В вечном солнце так отрадно спится
Без любви, без боли, без забот.
УЕЗЖАЯ
Я завидую склонам горным
И колючей пыльной агаве,
Кипарисам тугим и черным,
Даже ослику из Канавле.
Даже камню древней Минчеты
И рыбачьей лодке у мола,
Чьи ступени солнцем прогреты
По рисункам белым рассола,
И коричневому монаху, —
Все останутся здесь, не споря…
Помолюсь-ка святому Влаху,
Чтоб скорее вернуться к морю!
УМЕРШИЙ ДЕНЬ
Над землей — бархатистая тень,
Бездна неба стеклянно-пустая.
Остывает померкнувший день,
И душа его в рай отлетает.
Розоватым струеньем плывет
Снова к лону творящего Бога…
Кто их, легкие души, сочтет
У Его голубого чертога?
Был невиден земной его путь —
Однозвучный, неяркий, унылый…
Но подумай, — его не вернуть
Никакою волшебною силой!
И с ночной утомленной земли
Глядя вслед в безотчетной печали, –
С ним немножко и мы отцвели
И немножко души потеряли.
ИЗ «ТИРОЛЬСКОГО ЦИКЛА»
Апрельский снег так нежно-бел,
Так легок на лугу зеленом —
Он пылью тающей осел
По примулам и анемонам.
Лишь вереск розовый, сухой
Над ним пружинится кудряво…
О, что в сравнении с тобой,
Моя весна, земная слава?
— Как озорного ветра бег,
Несущего края метели,
Как этот удивленный снег
На расцветающем апреле.
ВЕСЕННЕЕ
Подо льдом пушистым и расколотым
Заходила черная река.
Голый куст расцвел пушистым золотом
И цветок зажегся от цветка.
Первый лист пробился неуверенно,
Улыбнулся — и других зовет.
Только ветер мчится, как потерянный,
И своей земли не узнает.
ЗАПОВЕДНЫЙ ЛУГ
За каменным хребтом,
За срывом сизых круч,
Где в топи облаков
Светло растаял луч, —
Есть заповедный луг,
Зеленый, золотой,
Весь ясной тишиной
И медом налитой.
Не смяла сочных трав
Еще ничья нога,
Никто их не сгребал
В пахучие стога, —