Выбрать главу
Я привезу цветной огонь Алмазного шитья… Сверкай же, меч, скачи же, конь Ликуй, любовь моя!

«Пряный запах моря и фруктовой лавки…»

Пряный запах моря и фруктовой лавки, Дремлющая площадь в солнечной пыли. На стене по карте — пестрые булавки: «Отступили!» — «Взяли!» — «Снова в тыл зашли». Полон дом газет, приносят телеграммы. Карта вся в уколах. «Ей не больно? — Нет». Я вчера видала, у знакомой дамы, Как фата, прозрачный черный креп надет. Покупала груши — я стояла рядом, Посмотрела блестки непролитых слез, А над лиловато-ржавым виноградом Вился липкий танец охмелевших ос. Видно, что-то знают, но молчат большие, Сунут мишку, мячик — отведут глаза. «Няня, как молиться надо о России?» — «Нет такой молитвы — кушай, егоза».

«Последний лист на дереве сквозном…»

Последний лист на дереве сквозном, А в ясном небе — злой, прозрачный ветер. Порыв, еще — и желтым лоскутком Кружится лист в осеннем легком свете. И вот упал, и вот затоптан в грязь, — Но не забыто светлое круженье. Так помнит дух, над телом возносясь, Святую боль освобожденья.

«Как в раковине замкнут темный гул…»

Как в раковине замкнут темный гул Давно отрокотавшего прибоя, Так в снах моих чудесно берегу Твой образ, мне завешанный судьбою. И скорбь моя, прозрачна и строга, В одной сольется песне богоданной, – Так только боль рождает жемчуга В тяжелой бездне океана.

«Наш дух, с надеждой и сомненьем…»

Наш дух, с надеждой и сомненьем Вонзивший в небо страстный взлет, Мерцает голубым свеченьем В тяжелом мраке вечных вод.
И кто-то страшный и безмолвный, Склонившись над святой рекой, Светломерцающие волны Мутит задумчивой рукой.
И беглой молнии касаньем Потрясена, ослеплена – Душа навек воспоминанья Невыразимого полна.

«Как эта ночь прозрачна и светла…»

Как эта ночь прозрачна и светла, Вся звездная, вся неземная… Прислушайся, поют колокола Нам наяву приснившегося рая.
Он в легком мраке тайно растворен, Он — звездный трепет и твое дыханье. Молчи, молчи. И слушай горный звон, Так скорбно светел, так приветен он, Как будто эта ночь — уже воспоминанье.

«Больше ласки, простоты, покоя…»

Больше ласки, простоты, покоя, – Всё на свете суета сует. За тобою и перед тобою Миллионы миллионов лет.
Всё пройдет, как тонкое дыханье Ветерка, коснувшегося нас, – Всё, и наше детское страданье В этот горький и чудесный час.
Не печалься, дай мне эти руки… Не бунтуй – всё суета сует. Каждый миг наш – это миг разлуки С тем, что было и чего уж нет.
Но, быть может, сердце достучится, Отопрут – и время вдруг замрет, В вечном солнце так отрадно спится Без любви, без боли, без забот.

УЕЗЖАЯ

Я завидую склонам горным И колючей пыльной агаве, Кипарисам тугим и черным, Даже ослику из Канавле.
Даже камню древней Минчеты И рыбачьей лодке у мола, Чьи ступени солнцем прогреты По рисункам белым рассола,
И коричневому монаху, — Все останутся здесь, не споря… Помолюсь-ка святому Влаху, Чтоб скорее вернуться к морю!

УМЕРШИЙ ДЕНЬ

Над землей — бархатистая тень, Бездна неба стеклянно-пустая. Остывает померкнувший день, И душа его в рай отлетает.
Розоватым струеньем плывет Снова к лону творящего Бога… Кто их, легкие души, сочтет У Его голубого чертога?
Был невиден земной его путь — Однозвучный, неяркий, унылый… Но подумай, — его не вернуть Никакою волшебною силой!
И с ночной утомленной земли Глядя вслед в безотчетной печали, – С ним немножко и мы отцвели И немножко души потеряли.

ИЗ «ТИРОЛЬСКОГО ЦИКЛА»

Апрельский снег так нежно-бел, Так легок на лугу зеленом — Он пылью тающей осел По примулам и анемонам.
Лишь вереск розовый, сухой Над ним пружинится кудряво… О, что в сравнении с тобой, Моя весна, земная слава?
— Как озорного ветра бег, Несущего края метели, Как этот удивленный снег На расцветающем апреле.

ВЕСЕННЕЕ

Подо льдом пушистым и расколотым Заходила черная река. Голый куст расцвел пушистым золотом И цветок зажегся от цветка.
Первый лист пробился неуверенно, Улыбнулся — и других зовет. Только ветер мчится, как потерянный, И своей земли не узнает.

ЗАПОВЕДНЫЙ ЛУГ

За каменным хребтом, За срывом сизых круч, Где в топи облаков Светло растаял луч, —
Есть заповедный луг, Зеленый, золотой, Весь ясной тишиной И медом налитой.
Не смяла сочных трав Еще ничья нога, Никто их не сгребал В пахучие стога, —