Выбрать главу
И только в суете, Объята серым днем, Когда я замолчу, То замолчу — о нем.

К ВЕСНЕ

Еще студен, безароматен Под солнцем мартовский простор – Он лег узором снежных пятен На опаленный косогор.
Но звучен гам в вороньем стане, Но влажен хруст шагов на льду. Но зелен сок травинки ранней, Растертой в пальцах на ходу.
Стволы прозрачно-серой чаши Мой путь весенний стерегут Да от столба к столбу летящий Упругий проволочный гуд.
И вот ушли сады и крыши, Свежее ветра талый хмель, А я иду всё выше, выше — Туда, где солнце, жизнь, апрель.

«Нет во мне ни трепета, ни крика…»

Нет во мне ни трепета, ни крика, Ровен шаг мой, бестревожен взгляд. – Но любовью тихой и великой Возлюбила я тебя, земля.
За твои смиренные дороги В мягкой, теплой, солнечной пыли; За мечту о милосердном Боге, Древнем утешителе земли.
И за след ноги босой и грубой На пути пустынном, полевом. И за то, что помнят чьи-то губы О случайном имени моем.

ИЗ НЬЮ-ЙОРКСКОГО АЛЬБОМА

1. «Три китайчонка — личики чуть намечены…»

Три китайчонка — личики чуть намечены И прямые черные волосы в скобку — Нашли на улице таз искалеченный И от бисквитов большую коробку. Влезли и, узко мерцая глазками, Смеются и в гонг ударяют яро, — Плывут за океан за драконьими сказками От заплеванного тротуара.

2. «Злой локоть оттиснул прочь…»

Злой локоть оттиснул прочь, В напоре сжатые челюсти… Трясет железная ночь Толпу в ее дикой прелести. И где уж нам не позабыть, Как небо зарей румянится. Здесь жизнь земную любить Умеют — дети да пьяницы.

ИЗ ЦИКЛА «СЕВАСТОПОЛЬ»

На колени просилась к няне, Прижималась к ней, присмирев, — Потому что в ночном бурьяне Притаился и смотрит — лев…
Светляков проплывали искры, Что глаза. А над срезом крыш, Заметавшись, грозила быстро Злым крылом летучая мышь.
И русалий хохот лягушек Шевелил безлунную ночь, Словно их зеленые души Улетали с хохотом прочь…
…Пахла няня кофе и ситцем, А ладонь как терка была. Даже страхом легко томиться Под оградой ее тепла.

«На песке рисую тростью…»

На песке рисую тростью Дым витым столбом. Полно быть смущенной гостьей, – Где-то есть мой дом.
Или только боль разлуки В долгом забытьи? Никогда в родные руки Не вложить свои?..
Пусто, пусто в мире новом, Где одни бредем, – На песке лишь нарисован Наш ненужный дом.

«Боль за болью и за годом год…»

Боль за болью и за годом год, Словно платье, душу износили, – Даже странно, что весна придет В неизменной свежести и силе, Что и я к весне могу прийти, Нищая, и сесть несмело с краю. Пусть уже на солнечном пути Я живых цветов не собираю, — Память крепче жадности земной, Что берет любимое насильем, — Память медленным подобна крыльям Над нетленно-радостной весной.

«Жарко небо дымно-голубое…»

Жарко небо дымно-голубое, Жарок берег, каменист и крут. Золотые метлы зверобоя В жарком щебне полудня цветут.
Время сонное плывет без шума, Как рекою плоские баржи… Ты прикрой глаза, не жди, не думай, Узелок заботы развяжи.
Шорох осторожного прибоя, Брызги, сохнущие на лету. Золотые метлы зверобоя В неподвижном солнечном цвету.

«Пенек в чернике на опушке…»

Пенек в чернике на опушке. Два мухомора. Муравьи. В лесу — далекий зов кукушки И след замшелой колеи.
В сиреневых потеках воска Стоят еловые стволы, Как терема смолистой мглы, Вдруг озаренные березкой;
Коры прозрачный лоскуток Срываю — шелковый и белый, — Как раз на палец загорелый Мне обручальный завиток.
Вздохну — и ухожу проворней, Пока не побежали корни От ног, а руки от земли Сырой листвой не проросли.

ДЕТСТВО

Детство пахнет щенком, Свежим морем, пчелиным гуденьем, Самоварным дымком И малиновым теплым вареньем, Затхлым запахом книг, Красноватою бронзой загара, — Как у них, у живых Благородных индейцев Эмара.

«Мне оттого зимой так одиноко…»

Мне оттого зимой так одиноко, Что так прямы и узки тротуары, Так пуст их лоск нечистый, сероватый: Не разбегутся солнечным извивом, Тропинкой росной в золотой орешник; По мягкой осыпи не съедут к речке; Не взгромоздятся холмиком зеленым, Чтоб оглядеться и вздохнуть привольно… Вокруг меня снуют чужие люди, Снуют чужие люди и толкают. Их суета мешает тихо мыслить. И давят душу сплющенные стены Домов, глядящих мрачными, пустыми Глазами окон, плоско застекленных.