Выбрать главу
С облаков наплывают летучие тени В чащу кленов, осин и берез. Мы – последние листья на ветке осенней, Многих ветер, играя, унес. Но пока еще солнце проходит по кругу И последняя птица поет, Мы дрожим на ветру и киваем друг другу, Собираясь в прощальный полет. И о счастье зеленом своем вспоминая, Лист листу, торопясь, говорит… А когда облетит наша ветка родная, Всех нас ласковый снег усмирит.
Май, 1987.

ДЕТСТВО

1. «Пахло утренней влагой земли…»

Пахло утренней влагой земли, Тихих яблоней ветви цвели. Через сонную речку и луг Золотой загорланил петух. И скользнули в оконную щель Брызги солнца к тебе на постель – На подушку в тепле кружевном, На ресницы, сожженные сном, – Чтоб ночную повытряхнуть муть, Чтобы новому утру чихнуть!

2. «Полдень в небе высоком…»

Полдень в небе высоком, Плеск ночами в ручье, Шарик липкого сока На кисейном плече. Жалит шею украдкой Отощалый комар, Пахнут солоно-сладко Пыль, усталость, загар. Чай в вечерней прохладе, Самовар и рояль… Сон вихры мои гладит, — Ах, уснуть бы — да жаль!

3. «Ты присела у калитки…»

Ты присела у калитки, Где бурьян тепло притих. Я — упругий шар на нитке В детских пальчиках твоих. Я колеблю плавно-кругло Пышно-легкую красу Над твоей улыбкой смуглой С белым шрамом на носу, — Так колюча ежевика У дорожного плетня. Ветер взмыл нежданно, дико, Ветер ввысь унес меня! Что тебе, дитя, мой жребий? Что? Усмешка или грусть? Я плыву в вечернем небе, Я на землю не вернусь. Там белеют маргаритки И гудят шмелей круги, Там на пальчике от нитки Сетка рубчиков тугих. Здесь — и птица не щебечет В неоглядной тишине. Может, только этот вечер Будешь помнить обо мне!

РОЖДЕСТВО В НЬЮ-ЙОРКЕ

За окном плывут антильские напевы, Частым трепетом исходит барабан. Сверху песни, снизу песни, справа, слева – Каждый нынче полноправно сыт и пьян.
Я сижу в шкатулке музыкальной. Пахнет елка, высыхая на столе. Нам уютно, мне и елке, нам печально, Что недолго длится праздник на земле…

«Распахнулась роща золотая…»

Распахнулась роща золотая И стоит, прозрачно облетая, Слабо и доверчиво шурша, Словно отходящая душа.
Не прося о невозможном чуде, Отлетая, молится: да будет На закате стынущего дня Воля Сотворившего меня!

«Меж елочных огней Бродвея…»

Меж елочных огней Бродвея Ползет, пульсируя слегка, Двойной мерцающий конвейер — Автомобильная река
И омывает скверик тощий. Где в ряд старушки на скамье, Как в холодке вечерней рощи, Сидят в спокойном забытье.
Пускай бензином пахнет воздух, Ползет асфальтовым теплом, Но где-то в небе светят звезды, Но светит память о былом.

«ПОНОРНИЦА»

(Карстовая река в Югославии)

Из ледяной пещеры, Шумя, бежит река, Омыла камень серый, Прозрачна и звонка.
И солнце вниз червонцы Швыряет ей на дно, И пенится на солнце Зеленое вино.
И снова, полный звона, В пещере скрылся бег – Из лона тьмы и в лоно. Как жизнь. Как человек.

«Не ветра вздох, не трепет тени…»

Не ветра вздох, не трепет тени, Не наши бедные слова – Смиренной мудростью осенней Шуршит покорная листва.
Остановись, молчи и слушай, И слухом облака коснись – На нем легко всплывают души В земле обещанную высь.

«Теплый день. И ветра мягкий веер…»

Теплый день. И ветра мягкий веер Лишь целует, но не обдает. По тропинке движется конвейер Муравьев — с похода и в поход.
А по веткам, прутьям и побегам, Что вокруг сквозную сеть сплели, Словно брызнуло зеленым снегом, И не с неба, а из недр земли.
Скоро сплошь зазеленеет роща, Ветер первой зашумит листвой… Помоги мне петь светлей и проще, Господи, весенний праздник Твой!

«Земля устала от дневного жара…»

Земля устала от дневного жара, Взошла луна над Южной Стороной. И музыка с приморского бульвара, Далекая, струилась под луной.
А мы сидели над прибрежной кручей На мягко остывающей скале, И запах пены, свежей и шипучей, Всплывал над морем, дышащим во мгле.
И мы не знали, ничего не знали, И сердце билось мерно, как прибой. А он вставал в еще не видной дали – Тяжелый крест над нашею судьбой.

БАБЬЕ ЛЕТО

Не уйду из осени! Останусь! Здесь – в моем особом сентябре. Не отыщет жалобная старость Декабря в моем календаре!
Навсегда останусь в бабьем лете – В том грибном пригубленном леске. В этом одуряющем рассвете, Паутинкой на его виске.