ПЛАЧ ВТОРОЙ. Познание греха
Пришел же в себе…
От Луки 15, ст. 17
Как святая Божья сила,
сотворяя мирозданье,
в тьме первичной сотворила
света чистое сиянье,
и доныне чередуя
белый день и тень ночную, —
так во тьму земных томлений,
что клубится без просвета,
видя смертного мученья,
Небо шлет посланца света —
луч любви, что властью Божьей
сердцу темному поможет.
Так лучом любви единым
пастуха лишь озарило,
он увидел, что причиной
всех его страданий было
и что жизни злой награду
в горшей смерти выпить надо.
И воскликнул: — Кто жестокий
заточил меня в пустыне,
где голодный, одинокий
жалко умираю ныне,
где зияет вместо гроба
мне звериная утроба.
Кто как зверь живет — не диво,
чтоб и мертвецом в пещере
завладели справедливо
и на части рвали звери, —
если не сбегут отсюда,
мерзкого гнушаясь блюда.
Красота, очей отрада,
золоту служанкой верной
ты была — и вот награда
гордости твоей безмерной:
даже зверь в голодной злобе
брезгует твоим подобьем.
Туча ты, которой слава
и простор небесный тмится;
гибнет, кто тропой лукавой
за тобой, блудя, стремится;
существо твое — измена,
сердце — пусто и надменно.
Девушек, чье сердце было
ясно-чистым светом счастья,
ты, лишь ты их отравила
темным ядом сладострастья;
чьи громки сан и слава,
не щадит твоя отрава.
Ты и прелюбодеяньем
ложе брака оскверняешь,
грязью тмишь любое званье,
луч небесный помрачаешь;
делаешь в огне разврата
из любовника кастрата.
Ловко в сети завлекаешь
ты неопытных мальчишек,
взглядом их завладеваешь,
в сердце связанном царишь их;
ты на зло толкаешь жадно
слабых — ты ведь беспощадна.
Ты обеты нарушаешь
тех, кто были Богу верны,
мысль и сердце наполняешь
тусклой тенью блудной скверны,
чтоб твоей добычей стало
Богу что принадлежало.
Ты турецкой саблей машешь,
праведников насмерть колешь,
ты весов закона чашу
по своей склоняешь воле;
и в своей могучей славе
и правителями правишь.
Города в холодный пепел
злобным жаром обратила,
их сожгла великолепье
и сама травой покрыла;
ты приносишь зло и беды,
но сама ты что — поведай!
Лишь мечта, что убегает,
зло, что в цвет добра рядится,
луч, что жжет, не согревая,
ночь, что днем слепому мнится,
ветер, что пожаром грянет,
обещанье, что обманет.
Ствол бесплодный, что для тени
простирает низко ветви,
горечь сласти, сласть мучений,
звук без смысла, смысл без веры,
миг в безбрежности столетий,
дым, туман, ничто, сон, ветер…
И со мной теперь случилось,
как с ребенком, что увлекся
пламенем светящих мило
свеч — и больно им обжегся,
как с шальными мотыльками,
что, кружа, летят на пламя.
За лучом непостоянным
красоты, всегда греховной,
как следил я непрестанно
в вожделении любовном;
юность тает, жизнь угасла —
ах, лишь ныне всё мне ясно!
Ах, глубокий свет познанья
просветил мой глаз нечистый,
вижу им без колебанья,
где добра и правды пристань,
где спасенье дорогое,
радость сладкая покоя.
Смертных пут в их злой отраве
я не ведал в тьме порока,
так и море ведь не давит
на нырнувшего глубоко,
а всплывет — и силы мало,
чтоб волна его держала.
Кудри, в чьих сетях пьянея,
золотом прозвал я слепо,
это змеи, только змеи,
сердце пьющие свирепо,
а глаза с их светлым взглядом
молнии падут разрядом.
То лицо — рассвет перловый,
в розах что расцвел беспечно, —
для меня теперь терновый куст —
и холод ночи вечной.
А уста, что мед таили,
горьким ядом полны были.
Очи, жизни украшенье,
те, что я прозвал звездами, —
вероломной цепи звенья,
в смерть влекущей, словно в пламя,
а улыбки сласть живая —
только туча градовая.
Я оставил край родимый,
обошел чужие страны,
но нашел, взамен любимой,
боль, заботы и обманы.
И теперь лежу безвестный
срубленным стволом древесным.
Жизнь моя — ответ к вопросу,
что есть мир и что дает он,
он смеется — будут слезы,
он ласкает — предает он, —
в дорогом цветном сосуде
яд хранит, что смертью будет.
Поцелуем отравляет,
обнимая, насмерть душит,
похвалой самой ругает,
добродетель в сердце сушит,
хамелеоном все личины
примеряя до единой.
Осторожно и помалу
отгоняет все боязни,
льстит и манит для начала
маской ласковой приязни,
а потом, как хочет, вертит
тем, кто предан ей до смерти.
Море в тихую погоду
так зовет пловца обманно,
а когда заманит в воду,
закипит волной нежданно —
и потопом диким прянет:
раньше смерти гробом станет.