И что-то терзало, и что-то томило:
мне место не здесь, —
в спокойную прелесть счастливого мира
внесу я тоски и страдания весть.
Понять сатанинский обман невозможно:
судьба такова.
Я плачу на камне в пыли придорожной —
так сироты плачут, так плачет вдова.
АЛЕКСИС РАННИТ (1914-1985)
МОРЕ
Море, властная подруга, снова я с тобой,
снова слабому навстречу рушится прибой.
Я как рыба, чей на суше пересохший рот
знает: вещему стремленью ты – один исход.
Легких волн твоих спирали, белизной звеня,
всё заполнили, оправой оплели меня.
Оплели — и вдруг сорвали, подняли со дна,
вознося из мертвой жизни, из земного сна
в глубину, — и новым взлетом из небытия
над твоей бесстрастной гладью, чистая моя.
Цветом северных купальниц расцвела луна,
и в серебряный и в желтый блеск облечена.
Грудь твоя зыбится ровно. Ночь — и счастья песнь,
округлясь высоким сводом, мир объемлет весь.
Но творящий склад и меру, где возникнуть мог
стройным волн чередованьем слаженный поток?
Каждый взмах волны измерен, каждый вольный звон
точно схеме мирозданья строго подчинен.
Слышу четкий пульс планеты в шепоте песка,
плеске падающей птицы, ветре мокрых скал.
Знаю: прежде чем предвечный хаос укрощен,
прежде света, прежде слова — ритма был закон.
Так в лучах призывных ритма скованно горит
твой простор – как этот камень, черный диорит.
Твердый, льющийся предельной красотою стал,
как мелодия растущий, твой живой кристалл.
Эту строгость и движенье, сдержанность и взлет
звон прозрачного прибоя сквозь меня поет.
Станет ли моею правдой твой прямой урок,
ритм — струенье совершенства, ритм суровый рок?
СИНИЙ
Из всех я синий цвет избрал —
в нем все свиданья наши живы.
Как хорошо: еще мокра
палитра реющим разливом.
Синь глубины и дали взлет, —
а ты и выше, и глубинней,
как затаенной страсти лед,
как голос твой прозрачно-синий.
Но мерить холод синевой
я не могу, — под синью этой
он жжет, последний пламень твой,
струеньем внутреннего света.
ЭСТОНСКИЙ ГРАВЕР ЭДУАРД ВИЙРАЛЬТ(I)
Неспешен труд мыслителя. Терпенье —
его наставник. Время — друг его.
Души упорной скрытое горенье
прозрачное рождает мастерство.
Штриха алхимик и хирург познанья,
своей науки лучший ученик —
дал светлой тени черное сиянье,
прикосновеньем в глубину проник.
Блистательный, бесстрашный, как тореро,
без промаха вонзающий клинок,
он рыцарь духа, ремесла и меры,
но никогда жонглер или игрок.
Штрих — мягче линии простой и нежной
девичьего плеча. И штрих — стрела.
И белого песка извив прибрежный.
И быстрый блеск далекого весла.
Удар бича. И тихое касанье.
Блаженный штиль. И разъяренный шквал.
Крик. Инока прилежного молчанье.
Улыбки неба. Дьявольский оскал.
И времени земному непокорный
дух Мастера — первоначальный штрих,
вознесший пламя ледяное формы
превыше чувств и помыслов людских.
CANTUS FIRMUS
Помню линии, тающий стих
вырежьте в Древе Сознанья
и тревог погрузите вихрь
в тихую соль созерцанья.
ШАРТРСКИЙ СОБОР
В океане исканий блуждая без карт,
видишь остров обещанный – Шартр.
Сын свободного моря, ты на берег стал,
и зовет тебя древний портал.
В этом храме, что зодчий забытый сложил,
каждый камень таинственно жив
тем порывом, что тысячи рук захлестнул
и тревожную нежность одну.
Бог в нем дышит — дыханье Его горячо,
словно лунное пламя течет,
и скользит по ладоням огнем
серебра сокровенный творения прах.
Его спутников шаг — тяжкий камень,
но их взгляд — прозренья сияющий вихрь.
И одежды их в каменных складках —
века мысли творческой ветр высекал.
Где здесь веры начало? Искусства предел?
Кто откроет последнюю дверь?
Светом дрогнуло черное солнце твое,
свет, как зарево тайны, встает…
Но ступи на порог, но еще один шаг –
и другим тебе явится Шартр.
В нем пустынно и хмуро дымит красотой
сумрак красок, внизу налитой,
а вверху, в мозаично-стеклянном раю,
окна светлую песню поют
и роняют на пасмурных сводов разгон
победивший пространство огонь.
Словно музыкой серые своды полны,
дуновением новой весны
той, чье пламя высоко и грозно горит,
той, что в пепел тебя претворит.
…Страшен путь к совершенству, — страшнее в конце
Вдруг доступною ставшая цель.
Ты искал и достиг. Но, победой горя,
в ней ты всё – навсегда – потерял.