— Верно, непостижимо, — покорно согласился Шутов и ладонью смахнул на другую ладонь горстку монет со стола. — Но факт, друг Женя, к тому же описанный в литературе.
— А мне… Я хочу прочитать эту литературу, — не проговорил — простонал мальчик. — Дайте мне…
— Ну, такие книги у нас не издают, — сокрушенно развел руками Шутов и, мельком скосив глаза, пересчитал деньги — верно ли рубль.
Говорил он и делал всякие подобающие случаю жесты заученно, механически, не боясь разоблачения, знал, с кем дело имеет. Он и сам уже почти уверовал в то, что рассказывал, забыв, что вычитал все из одной-единственной, как-то случайно попавшейся книги, изданной как раз у нас, а не где-то, «Парапсихология» профессора Хэнзела, в переводе с английского. Листал он ее тогда от скуки, от нечего делать, от случившегося безденежья, не думал, что может на что-то сгодиться. Когда же в компании кто-то затеял разговор о телепатии («А вот было с одним: вдруг как ударило его — брат умер. И верно — пришла телеграмма, что именно в тот самый день и час брат скончался. Правда, близнецами они были»), Шутов и ввернул рассказ о Жераре Краузе, умолчав, естественно, о приведенных в книге фактах разоблачения. И видя живейший, подогретый спиртным интерес к теме, стал подкидывать еще истории, без ненужных, как он считал, комментариев профессора Хэнзела. Потом пришло время, когда показалось, будто и сам он причастен к психическому феномену. Тогда-то и придумал коронный свой номер со звонком — на последний случай, чтобы зазванный приятель расщедрился, раскошелился еще на одну бутылочку, последнюю, расставанную, наисладчайшую…
— Понимаешь, друг Женя, когда-то в детстве убежал я из дома и скитался с бродячим фокусником. В послевоенное трудное время по-разному зарабатывали люди на хлеб насущный, а это был настоящий маг. Кое-что передал он мне… Психокинетическая сила, например. Постулат, положенный Форвальдом в основу вычислений этой силы, предполагает… Впрочем, зачем тебе это?
— Нужно, нужно, — горячо запротестовал Женя. — Я хочу понять…
— Понять? Понять ты не сможешь, — вздохнул Шутов. — Но, так сказать, соприкоснуться…
Громко, требовательно зазвенел звонок в прихожей.
— Кто-то пришел, — сокрушенно сказал мальчик, заранее ополчаясь на того, кто не вовремя врывается сюда, разрушая такой великолепный, такой таинственный, такой глубокий разговор.
— Пойди глянь, — попросил Шутов.
За дверью никого не было.
— Мальчишки хулиганят, — обрадованно сообщил Женя, но только захлопнул дверь, как вновь забился над головой молоточек звонка. Однако лестничная клетка опять была пуста.
— Кто там? — спросил из комнаты Шутов.
— Никого, — растерянно сказал Женя, возвращаясь и оглядываясь. — Там никого нет…
Звонок в третий раз зазвенел. Женя вскочил.
— Не надо, — подавленно, огорченно произнес хозяин.
— Опять началось.
— Что началось? — У Жени ознобом обдало спину.
— Не знаю… Это бывает… — голос Шутова был глух, с хрипотцой. — Та самая сила, только не знаю… Тебе лучше уйти, Женя, не надо тебе видеть это.
Протестующе вскинутая рука Жени замерла: в прихожей звонили.
— А вы? — еле выговорил он.
— Мне от этого никуда не деться. Ты иди, иди. Скоро мать с вахты вернется. Иди.
Щелкнул замок, и Женя содрогнулся от жути: за порогом стоял человек, которого видел он на молении у баптистов. Видимо, в глазах у мальчика был такой испуг, что тот озабоченно заглянул поверх его головы в комнату — не случилось ли чего там?
— Подошел, хотел позвонить, руку поднял, а он и зазвенел, — сказал человек, все вглядываясь в глубь квартиры, не видя там ничего особенного. — Испортился, что ли? Шутова мне… — И узнал мальчика. — А ты что, тоже здесь живешь, брат?
Женя молча, боком, прижимая к животу портфель, боязливо сторонясь пришельца, выскользнул на лестничную площадку.
— Кто там, заходите! — подал голос Шутов.
— Здравствуй, брат. Потолковать мы хотели — помнишь? Вот я пришел…
В комнату без улыбки, глядя пристально, изучающе, все подмечая, входил Иринархов.
— А-а, — тоже приглядываясь к нему, удивленный несколько, протянул Шутов вместо приветствия.
Что-то неясное, расплывчатое, беспокойное вставало в памяти. Был у них разговор — не тот, во сне, — но суть его ускользала. О судьбе будто бы говорил Иринархов, о греховности человека, о спасении…
— О чем толковать будем? — спросил он недружелюбно. — На сухую какой может быть разговор у мужчин?
— Не уйдет это, — с напористой настойчивостью в голосе, но и с обещанием вроде возразил гость. — О тебе, брат, говорить будем.
— Персональное дело, что ли? — усмехнулся Шутов. — Так кворума нет.
Иринархов уже за стол сел, положил поверх крепкие руки. Основательно устроился, по-хозяйски, не на скорую руку дело решать пришел.
Странный получился у них разговор, путаный, без нужной ясности для Шутова, хоть и старался Иринархов, говорил много.
— Что-то не пойму я тебя, — признался хозяин, уставая от непривычного напряжения мысли. — Ты меня куда агитируешь? В религию, что ли, податься?
— А ты постарайся к этому слову иначе подойти, без того, как учили тебя, без предвзятости, — гнул свое гость. — Ты его прими как слово «душа». Душа-то у всякого есть. Вот к ней и оборотись. Ты не о друзьях своих думай, от них добра не жди. Ненадежны наши друзья и приятели. Господь так говорит: проклят человек, который надеется на человека.
— Тут он прав, — согласился Шутов, ощутив, как злорадное, горечью разбавленное чувство поднимается в нем, затмевая все.
— Вот видишь, — обрадованно подхватил Иринархов. — А господь не обманет, не предаст, не бросит в беде. Первая заповедь у нас: возлюби господа бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою, и всем разумением твоим.
— Хорошо все это, только ведь неверующий я, так что зря все…
— Да не зря, не зря. Вера придет, захотеть только надо, — надеждой обволакивал голос гостя, ласкал, приваживал.
— Что ж я там у вас делать буду? — сопротивляясь, не поддаваясь, с прищуром глянул на него Шутов. — Со старушками молитвы читать, песнопения всякие?
Иринархов вдруг выпрямился на стуле, подчеркивая торжественность, значительность того, что возгласит.
— Поначалу и попоешь, не убудет тебя. А потом сам учить будешь людей слову божьему. Пресвитером, может, сделаем тебя.
— Это вроде попа, что ли?
Еще слышалась усмешка в словах Шутова, но Иринархов наметано уловил и нечто новое — интерес, что ли. Будто коготком завязла птичка, не зная, не ведая, что пропасть ей теперь всей.
— Пресвитером, — отсекая насмешку, с ударением, с той уверенностью, которую дает убеждение в праве наставлять, произнес Иринархов. — Обеспечен будешь. Братья и сестры все сделают, в нужде не будешь. Дел-то всего — проповедь прочитать, просветить заблудших и ищущих, удержать в стаде да о пополнении позаботиться. Книг я тебе оставлю, какие нужно, почитай. Что запомнить — подскажу. Рядом буду, подмогну, а там найдутся люди — дальше поведут Христовой дорогой. Приемничек дадим, научу, что слушать…
— Какие книги, какие передачи? — насторожился Шутов. — Антисоветские? Тогда другого ищите.
— Ну зачем же так? — с укоризной покачал головой Иринархов. — Мы одно лишь слово божье проповедуем, души спасаем. Политика не наше дело. Вот я захватил… — он достал потрепанную книжку. — Вот — «Тайна счастья». Прочти, узнаешь, как взрастить плоды духа в своей жизни.
— Билл Грэм… Американец, что ли? — небрежно полистав книжку, спросил Шутов.
— Неважно, что американец. Известный баптистский проповедник, — уважение просквозило в словах гостя. — Ты только начни… На многое глаза откроет. Или это вот — «Несите весть им о Христе». — Чуть понизив голос, словно бы извиняясь, подсказал. — Сам понимаешь, такие книги у нас не издают. Так что не надо, чтобы чужие видели. Вообще-то там ничего такого…
Обвальным эхом отозвалась в Шутове эта фраза, совсем недавно сказанная им самим Жене. Но тогда было для красного словца, для пущей таинственности, дутого престижа ради, а тут — всерьез. Что-то шевельнулось в нем, какой-то несмелый протест, неясная мысль застучалась… Но Иринархов отвлек, сказав, не скрывая брезгливости: